der steppenwolf
похоже, я не успеваю к сегодняшним обзорам, но все же.
Трэвис Бичем на своем тумблере как-то раз давал ссылку на пост одной девушки, проникновенно написавшей о том, что так сильно поразило ее в фильме и конкретно -- в том, как в нем показали наших ученых, Ньюта и Германна. Возможно, кто-то его читал, а кто-то еще нет. Меня этот пост очень зацепил, и я решил его перевести -- чтобы поделиться и с вами. Особенно он зайдет поклонникам сайенсброс)
A Letter To Travis Beacham
Письмо к Трэвису Бичему
заранее прошу прощения за все неточности и погрешности в переводе, работал достаточно в сжатые сроки, но с большим энтузиазмом)
читать дальше
олсо, нам нужен тег для бичема, однозначно
Трэвис Бичем на своем тумблере как-то раз давал ссылку на пост одной девушки, проникновенно написавшей о том, что так сильно поразило ее в фильме и конкретно -- в том, как в нем показали наших ученых, Ньюта и Германна. Возможно, кто-то его читал, а кто-то еще нет. Меня этот пост очень зацепил, и я решил его перевести -- чтобы поделиться и с вами. Особенно он зайдет поклонникам сайенсброс)
A Letter To Travis Beacham
Письмо к Трэвису Бичему
заранее прошу прощения за все неточности и погрешности в переводе, работал достаточно в сжатые сроки, но с большим энтузиазмом)
читать дальше
"Я прочитала огромное количество информации (в данный момент не могу найти ссылку) об исследовательской группе "К" и о том, почему портрет ученых в "Тихоокеанском рубеже" оказался столь поразительным. Написано это было человеком, который сам по себе не являлся ученым, но которому не понравилось то, как наука изображается в большинстве медиа-контента. Я излагаю похожие идеи, но только с точки зрения человека, близкого к науке.
Я студентка биологического факультета. Я изучаю этот предмет потому, что испытываю к нему страсть, потому что стала одержимой им с тех самых пор, как в возрасте четырех лет взяла в библиотеке диаграммы анатомических сечений. Я была ребенком, одержимым динозаврами, морскими созданиями и тем, Как Все Устроено. По той же причине меня притягивает научная фантастика и фэнтези — они рисовали мне возможности, показывали умных, смелых людей, работающих вместе для того, чтобы познать вселенную и расширить или вовсе преодолеть всяческие границы человеческих познаний. Они показали мне дружбу, семьи по крови и по духу, людей, смотрящих в будущее, придающих ему форму и даже творящих его.
Проблема в том, что герои научно-фантастических фильмов всегда были сильными, накачанными людьми (как правило, мужчинами), которые Знали, Что Такое Хорошо, и имели в преимуществе моральные и физические силы или вовсе суперспособности. Исключения были — по этой причине я полюбила "Звездных Войн", "Властелина Колец", "Гарри Поттера" и другие книги и фильмы, что сформировали меня в детстве — но их персонажи редко походили на людей вроде меня. Я не могла по-настоящему проассоциировать себя с ними. Если бы напали инопланетяне, если бы Гоздилла поднялся из тихоокеанских глубин, если бы зомби, роботы или целые империи попытались бы уничтожить человечество, я не была бы тем парнем, который бежит по коридорам с пистолетом. Я не пилотировала бы самолет или корабль, который сбросил бы бомбу в нужный момент. Я находилась бы в лаборатории. Я бы стала членом исследовательской группы, тем человеком, который всегда немножечко слишком заинтересован в противнике. Фанатом кайдзю. Тем, кто практически умолял бы людей, выходящих на операцию, принести ему части тела зомби, инопланетную технику, информцию — что угодно, что они могли бы мне дать, ведь попросту столько всего еще узнавать!!! Меня бы сожрали во Втором Акте (прим. перев.: без понятия, что здесь имелось в виду), просто потому, что я захотела бы узнать монстра и "подобралась бы слишком близко", ко всеобщему изумлению развлеченных зрителей. Я бы высокомерно считала, что врага можно контролировать моими изобретениями, и притащила бы их на базу, чуть не поубивав всех вокруг. Я случайно бы уничтожила планету. Я была бы тем, кто смог бы всех спасти, если бы только "люди наверху" вовремя в меня поверили.
Вот, что я познала из того огромного объема прочитанной и просмотренной мною научной фантастики. Здесь имело место очень "пятидесятническое" представление о науке и ученых, как по причине того, что все это было настолько устаревшим, так и потому, что люди, создавшие это, сами выросли на научной фантастике пятидесятых и попросту впитали в себя это мировоззрение. Согласно им, ученые делились на три группы: боги, глупцы или монстры. Даже если ученые были непогрешимы в своих суждениях и способны всех спасти, — неудачники, привлеченные в сюжет для придания комического разнообразия, пока Мускулистый Голливудский Парень спасает положение, или вызывающие жалость надменные дураки, играющие с неконтролируемыми силами, или злодеи, смеющиеся над тем, как погибают невинные люди. Им не суждено быть героями. Им суждено быть теми, кто стоит на пути у "настоящих героев".
Массовое искусство не существует в вакууме. Оно берет и отдает в равном количестве. Оно сформировано из мировоззрений, которые, в свою очередь, формируют тех, кто создает искусство, и оно же передает это мировоззрение широким массам. Так что популярная мысль о том, что ученый становится либо богом, либо шутом, либо разрушителем, существует потому, что о ней люди читают в книгах и смотрят в кино и по телевизору. Они видят безумных ученых, они видят персонажей "Теории большого взрыва", но они нечасто видят настоящих ученых. Они не видят людей, изо всех сил старающихся учить и изучать. Они не знают людей, подобных одному инженеру, которого я знала по своей практике в старшей школе: у него была целая коллекция искусственных мозгов, которые он швырял в людей в лаборатории, если начинал скучать. Он же и взял нас, интернов, к себе под крыло и рассказал о колледже и о жизни. Они не знают людей вроде моих друзей, собравших поразительные колонки для машины просто потому, что у друга они сломались. Они не видят, что ученые и поэты работают в одном духе — если, конечно, все делают как надо; они не знают, что наука — это правда, и правда не всегда приятна, но всегда, всегда красива. Люди не знают, что наука не станет врать или предавать тебя, и что есть нечто обнадеживающее в уверенности в том, что ответы рядом — надо только знать, что и как спросить.
Наука кажется далекой столь многим людям, но на самом деле она похожа на приключение. Приключение вроде того, что ты устраиваешь себе в детстве, перекапывая все на заднем дворе просто потому, что хочешь найти что-нибудь интересное. Наука — это когда ты задаешь вопрос за вопросом, потому что хочешь знать, почему. Это — незабываемое изумление, которое испытывал, когда мир все еще был большим, странным и определенно безграничным, когда все было новым и невероятным. Наука никогда не остается довольна ответами, которые уже есть, и всегда требует еще. Наука — это об умении адаптироваться к новой информации и идеям, сохранять открытость разума и перепроверять все.
"Тихоокеанский рубеж" показал все это. Если бы я только смогла посмотреть этот фильм еще в детстве. Я бы обязательно показала его маленькому ребенку, который любит науку и ищет для себя подобные ролевые модели в искусстве. Я читала о мальчике, который, выходя из кинотеатра, говорил отцу, что хочет стать таким же, как Мако, когда вырастет. Я же вышла из кино, желая в будущем стать Ньютом Гейзлером и Германном Готтлибом. Я ощутила себя признанной. Я чувствовала гордость за то, что занимаюсь наукой, такую, которую редко чувствовала после просмотра очередного научно-фантастического блокбастера. Я не ожидала, что та сцена, когда Германн и Ньют впервые представляют свои исследования и идеи, настолько меня поразит. Я полюбила ее, она стала одной из моих любимейших в фильме, хотя я даже особенно и не думаю о том, чем же она меня так зацепила. Потом, когда я пересматривала фильм прошлым вечером, я начала в открытую плакать, когда Германн начал говорить. Это поразило меня: ученых уважали! "Люди наверху" были солдатами, но солдатами, которые все еще ценили их и доверяли их открытиям! Ученые вдруг стали людьми, не карикатурными, не злыми, не почти-бессмертными. Потому я и начала плакать, хоть и очень смутилась этого.
Ньют и Германн были похожи на настоящих людей. Они были учеными, и точка. Не теми учеными, созданными специально для ситуации (вроде тех, что с суперспособностями, или баснословным богатством, или с голливудской внешностью, или владеющих магией), не учеными, которые преодолели свои "слабости" и стали классическими героями, но учеными, которые были героями просто потому, что являлись учеными. Потому что их вклады, их недостатки, их человечность и их открытия спасли жизни. Потому, что люди уважали их, слушали их, хотя они и не были теми Мускулистыми Голливудскими Парнями. По сути, как раз именно Мускулистые Голливудские Парни и ценили, и уважали их, даже подчинялись им!
Позвольте мне остановиться на этом моменте.
Они. Подчинялись. Ученым.
Когда ученые знали больше, чем делали, солдаты сделали шаг в тень и позволили ученым говорить. Когда Ньют и Германн вбежали в Командный Центр в середине проводящейся операции, крича о том, что все идет к верному провалу, когда они прервали Герка, отдающего приказы, — Герк отдал им микрофон, потому что у них была ценная информация, которую следовало сообщить. Потом Рейнджеры изменили миссию, принимая новую информацию во внимание. И в любом другом фильме Ньюта и Германна сделали бы эдакими Кассандрами, которые провели бы полфильма за тем, чтобы попытаться достучаться до людей и заставить их поверить. "Тихоокеанский рубеж" же сделал из них рок-звезд.
Хотелось бы, чтобы фильмы, подобные "Тихоокеанскому рубежу", существовали в те времена, когда я была ребенком. Если бы он вышел где-нибудь в конце девяностых, он привнес бы большую разницу в то, как я видела себя и мир. В то, как я видела себя в рамках этого мира.
С тем и хочу Вас поблагодарить. Спасибо Вам за то, что помните, что ученые — это люди, не боги, не шуты и не монстры. Ничего неправильного нет в том, что мы такие любознательные, что постоянно копаем вглубь и стараемся узнать о мире столько, сколько сможем, что мы можем разобрать что-то на части, чтобы посмотреть, как оно устроено. Мы не заслуживаем быть съеденными монстрами за наше любопытство и страсть. Нас не следует наказывать за наше желание изучать. Спасибо Вам за то, что показали нам ученых — не гротескных, какими я ожидала их увидеть. Непохожих ни на "горячих голов", которые исполняют чисто декоративную роль, ни на клоунов, ни на ужасающих безумцев — в лучшем случае комичных, в худшем — чудовищ. Ньют и Германн являются интересными, но не чудаковатыми, забавными, но не карикатурными, потрясающими, но не инопланетными. Никто не унижает их за то, что они — нечто меньшее, и никто не использует их недостатки для того, чтобы не воспринимать их всерьез (потому что это было бы неверно, неверно в корне). Их уважают все в Шаттердоме, а следом — и зрители.
Они не идеальны, и за это я их люблю. Они спорят и бранятся, но, несомненно, заботятся друг о друге. Они прекрасно, удивительно человечны, и они могут стать героями точно так же, как и все остальные персонажи фильма.
Спасибо Вам огромное за это — за то, что сделали их героями. Я не нахожу слов, чтобы сказать, как много это значит".
Я студентка биологического факультета. Я изучаю этот предмет потому, что испытываю к нему страсть, потому что стала одержимой им с тех самых пор, как в возрасте четырех лет взяла в библиотеке диаграммы анатомических сечений. Я была ребенком, одержимым динозаврами, морскими созданиями и тем, Как Все Устроено. По той же причине меня притягивает научная фантастика и фэнтези — они рисовали мне возможности, показывали умных, смелых людей, работающих вместе для того, чтобы познать вселенную и расширить или вовсе преодолеть всяческие границы человеческих познаний. Они показали мне дружбу, семьи по крови и по духу, людей, смотрящих в будущее, придающих ему форму и даже творящих его.
Проблема в том, что герои научно-фантастических фильмов всегда были сильными, накачанными людьми (как правило, мужчинами), которые Знали, Что Такое Хорошо, и имели в преимуществе моральные и физические силы или вовсе суперспособности. Исключения были — по этой причине я полюбила "Звездных Войн", "Властелина Колец", "Гарри Поттера" и другие книги и фильмы, что сформировали меня в детстве — но их персонажи редко походили на людей вроде меня. Я не могла по-настоящему проассоциировать себя с ними. Если бы напали инопланетяне, если бы Гоздилла поднялся из тихоокеанских глубин, если бы зомби, роботы или целые империи попытались бы уничтожить человечество, я не была бы тем парнем, который бежит по коридорам с пистолетом. Я не пилотировала бы самолет или корабль, который сбросил бы бомбу в нужный момент. Я находилась бы в лаборатории. Я бы стала членом исследовательской группы, тем человеком, который всегда немножечко слишком заинтересован в противнике. Фанатом кайдзю. Тем, кто практически умолял бы людей, выходящих на операцию, принести ему части тела зомби, инопланетную технику, информцию — что угодно, что они могли бы мне дать, ведь попросту столько всего еще узнавать!!! Меня бы сожрали во Втором Акте (прим. перев.: без понятия, что здесь имелось в виду), просто потому, что я захотела бы узнать монстра и "подобралась бы слишком близко", ко всеобщему изумлению развлеченных зрителей. Я бы высокомерно считала, что врага можно контролировать моими изобретениями, и притащила бы их на базу, чуть не поубивав всех вокруг. Я случайно бы уничтожила планету. Я была бы тем, кто смог бы всех спасти, если бы только "люди наверху" вовремя в меня поверили.
Вот, что я познала из того огромного объема прочитанной и просмотренной мною научной фантастики. Здесь имело место очень "пятидесятническое" представление о науке и ученых, как по причине того, что все это было настолько устаревшим, так и потому, что люди, создавшие это, сами выросли на научной фантастике пятидесятых и попросту впитали в себя это мировоззрение. Согласно им, ученые делились на три группы: боги, глупцы или монстры. Даже если ученые были непогрешимы в своих суждениях и способны всех спасти, — неудачники, привлеченные в сюжет для придания комического разнообразия, пока Мускулистый Голливудский Парень спасает положение, или вызывающие жалость надменные дураки, играющие с неконтролируемыми силами, или злодеи, смеющиеся над тем, как погибают невинные люди. Им не суждено быть героями. Им суждено быть теми, кто стоит на пути у "настоящих героев".
Массовое искусство не существует в вакууме. Оно берет и отдает в равном количестве. Оно сформировано из мировоззрений, которые, в свою очередь, формируют тех, кто создает искусство, и оно же передает это мировоззрение широким массам. Так что популярная мысль о том, что ученый становится либо богом, либо шутом, либо разрушителем, существует потому, что о ней люди читают в книгах и смотрят в кино и по телевизору. Они видят безумных ученых, они видят персонажей "Теории большого взрыва", но они нечасто видят настоящих ученых. Они не видят людей, изо всех сил старающихся учить и изучать. Они не знают людей, подобных одному инженеру, которого я знала по своей практике в старшей школе: у него была целая коллекция искусственных мозгов, которые он швырял в людей в лаборатории, если начинал скучать. Он же и взял нас, интернов, к себе под крыло и рассказал о колледже и о жизни. Они не знают людей вроде моих друзей, собравших поразительные колонки для машины просто потому, что у друга они сломались. Они не видят, что ученые и поэты работают в одном духе — если, конечно, все делают как надо; они не знают, что наука — это правда, и правда не всегда приятна, но всегда, всегда красива. Люди не знают, что наука не станет врать или предавать тебя, и что есть нечто обнадеживающее в уверенности в том, что ответы рядом — надо только знать, что и как спросить.
Наука кажется далекой столь многим людям, но на самом деле она похожа на приключение. Приключение вроде того, что ты устраиваешь себе в детстве, перекапывая все на заднем дворе просто потому, что хочешь найти что-нибудь интересное. Наука — это когда ты задаешь вопрос за вопросом, потому что хочешь знать, почему. Это — незабываемое изумление, которое испытывал, когда мир все еще был большим, странным и определенно безграничным, когда все было новым и невероятным. Наука никогда не остается довольна ответами, которые уже есть, и всегда требует еще. Наука — это об умении адаптироваться к новой информации и идеям, сохранять открытость разума и перепроверять все.
"Тихоокеанский рубеж" показал все это. Если бы я только смогла посмотреть этот фильм еще в детстве. Я бы обязательно показала его маленькому ребенку, который любит науку и ищет для себя подобные ролевые модели в искусстве. Я читала о мальчике, который, выходя из кинотеатра, говорил отцу, что хочет стать таким же, как Мако, когда вырастет. Я же вышла из кино, желая в будущем стать Ньютом Гейзлером и Германном Готтлибом. Я ощутила себя признанной. Я чувствовала гордость за то, что занимаюсь наукой, такую, которую редко чувствовала после просмотра очередного научно-фантастического блокбастера. Я не ожидала, что та сцена, когда Германн и Ньют впервые представляют свои исследования и идеи, настолько меня поразит. Я полюбила ее, она стала одной из моих любимейших в фильме, хотя я даже особенно и не думаю о том, чем же она меня так зацепила. Потом, когда я пересматривала фильм прошлым вечером, я начала в открытую плакать, когда Германн начал говорить. Это поразило меня: ученых уважали! "Люди наверху" были солдатами, но солдатами, которые все еще ценили их и доверяли их открытиям! Ученые вдруг стали людьми, не карикатурными, не злыми, не почти-бессмертными. Потому я и начала плакать, хоть и очень смутилась этого.
Ньют и Германн были похожи на настоящих людей. Они были учеными, и точка. Не теми учеными, созданными специально для ситуации (вроде тех, что с суперспособностями, или баснословным богатством, или с голливудской внешностью, или владеющих магией), не учеными, которые преодолели свои "слабости" и стали классическими героями, но учеными, которые были героями просто потому, что являлись учеными. Потому что их вклады, их недостатки, их человечность и их открытия спасли жизни. Потому, что люди уважали их, слушали их, хотя они и не были теми Мускулистыми Голливудскими Парнями. По сути, как раз именно Мускулистые Голливудские Парни и ценили, и уважали их, даже подчинялись им!
Позвольте мне остановиться на этом моменте.
Они. Подчинялись. Ученым.
Когда ученые знали больше, чем делали, солдаты сделали шаг в тень и позволили ученым говорить. Когда Ньют и Германн вбежали в Командный Центр в середине проводящейся операции, крича о том, что все идет к верному провалу, когда они прервали Герка, отдающего приказы, — Герк отдал им микрофон, потому что у них была ценная информация, которую следовало сообщить. Потом Рейнджеры изменили миссию, принимая новую информацию во внимание. И в любом другом фильме Ньюта и Германна сделали бы эдакими Кассандрами, которые провели бы полфильма за тем, чтобы попытаться достучаться до людей и заставить их поверить. "Тихоокеанский рубеж" же сделал из них рок-звезд.
Хотелось бы, чтобы фильмы, подобные "Тихоокеанскому рубежу", существовали в те времена, когда я была ребенком. Если бы он вышел где-нибудь в конце девяностых, он привнес бы большую разницу в то, как я видела себя и мир. В то, как я видела себя в рамках этого мира.
С тем и хочу Вас поблагодарить. Спасибо Вам за то, что помните, что ученые — это люди, не боги, не шуты и не монстры. Ничего неправильного нет в том, что мы такие любознательные, что постоянно копаем вглубь и стараемся узнать о мире столько, сколько сможем, что мы можем разобрать что-то на части, чтобы посмотреть, как оно устроено. Мы не заслуживаем быть съеденными монстрами за наше любопытство и страсть. Нас не следует наказывать за наше желание изучать. Спасибо Вам за то, что показали нам ученых — не гротескных, какими я ожидала их увидеть. Непохожих ни на "горячих голов", которые исполняют чисто декоративную роль, ни на клоунов, ни на ужасающих безумцев — в лучшем случае комичных, в худшем — чудовищ. Ньют и Германн являются интересными, но не чудаковатыми, забавными, но не карикатурными, потрясающими, но не инопланетными. Никто не унижает их за то, что они — нечто меньшее, и никто не использует их недостатки для того, чтобы не воспринимать их всерьез (потому что это было бы неверно, неверно в корне). Их уважают все в Шаттердоме, а следом — и зрители.
Они не идеальны, и за это я их люблю. Они спорят и бранятся, но, несомненно, заботятся друг о друге. Они прекрасно, удивительно человечны, и они могут стать героями точно так же, как и все остальные персонажи фильма.
Спасибо Вам огромное за это — за то, что сделали их героями. Я не нахожу слов, чтобы сказать, как много это значит".
олсо, нам нужен тег для бичема, однозначно
@темы: Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman, Information
-
-
02.09.2013 в 00:39сам себе тайлер, спасибо за перевод!
-
-
02.09.2013 в 00:40-
-
02.09.2013 в 00:50Feather in broom, конечно, не спрашивайте))
-
-
02.09.2013 в 01:05Огромное спасибо за него))
-
-
02.09.2013 в 07:46-
-
02.09.2013 в 09:43-
-
02.09.2013 в 13:34прям как бальзам на душу.
-
-
02.09.2013 в 17:20-
-
02.09.2013 в 18:51-
-
03.09.2013 в 10:06По поводу ее замечания, что ее бы съели во Втором акте. Здесь, я думаю, она имеет в виду акт пьесы, то есть сравнивает фильм с пьесой. В классической античной пьесе было 5 актов, так что фраза "меня бы съели во 2 акте" означает, что ее съели бы практически в самом начале фильма.