der steppenwolf
Более или менее вычитал, решил принести сюда.
Название: The Last Man
Автор: сам себе тайлер
Персонажи: Райли Беккет, Геркулес Хэнсен
Размер: мини (2162 слова)
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Саммари: Из всех людей больше всего жаль тех, кто остается.
Примечание: Написано на заявку 3.33. "Райли/Герк, Райли утешает Геркулеса после смерти Чака". Название взято из одноименного трека композитора Клинта Мэнселла, творчество которого послужило вдохновением для написания этого текста.
От автора: с днем рождения тебя, Чак Хэнсен.
Grooveshark Playlist
читать дальше
Не зря говорят: победитель получает все. Райли бы добавил, что вместе с лавровыми венками на выигравшего битву накладывается горечь потерь и ноющие шрамы — как снаружи, так и внутри. Казалось бы, проигравший должен страдать сильнее; но когда ты вспоминаешь о тех, кто больше не сможет радоваться победе вместе с тобой, иной раз хочется и застрелиться.
Ни с чем не сравнимая эйфория, охватившая Шаттердом, а вслед за ним и весь мир, быстро прошла. Впереди были месяцы и годы восстановления городов и возрождения покореженных наций, и времени ни на счастье, ни на боль от неисчислимых утрат попросту не оставалось.
Существование проекта "Егерь" все еще стояло под вопросом: если прежде бюрократы прикрывались несостоятельностью программы и ее высокими затратами, то теперь во главу угла ставился общеизвестный факт закрытия Разлома — дескать, зачем нужна стража, если враг повержен?
Не было теперь и всей той силы черного рынка, что поддерживала Шаттердом вплоть до того знаменательного дня. Словом, будто вся Земля старалась как можно быстрее сжечь все мосты, уничтожить свидетельства о том, что война вообще имела место, и забыть обо всем, как о страшном сне.
Но даже если забудет большинство, то всегда найдутся те, кто хранит в своих сердцах память. И как бы сильно они не хотели, они не смогут выкорчевать из себя терновником проросшую скорбь, не смогут изжить ужасающие картины войны и оставить позади имена тех, кем обязано человечество своим спасением.
Тамсин Севьер. Стэкер Пентекост.
Йенси Беккет.
Тройняшки Вей. Алексей и Александра Кайдановские.
Чарльз Хэнсен.
Эти — и сотни других имен, выбитые на мемориальных досках по всему миру, и каждому из которых посвящен памятный крест на мемориале Тихоокеанского рубежа.
И те, кто остался скорбеть. Чудовищное зрелище — Райли Беккет знает не понаслышке.
Никто не сомневался в способностях маршала Хэнсена управлять остатками проекта "Егерь". Его открыто признали все те, кто захотел продолжать когда-то начатое дело, и смело пошли под его именем в новый бой — с чиновниками, правительствами и целыми государствами, кусок за куском выбивая из них финансирование, землю, права.
Казалось, новый мир забрезжил на горизонте — но не для Геркулеса Хэнсена.
В Гонконге стоял душный, дождливый август, когда Райли заметил отсутствие маршала на посту. В этом не было ничего странного: они все постоянно находились в разъездах. Тендо проводил время со своей семьей в Пекине, Мако застряла в Японии, решая проблемы с военными школами, а та парочка сумасшедших ученых каталась по миру, собирая по крупицам новую информацию о кайдзю.
Ничего странного — и все же Беккет чувствовал: он не мог оставить это без внимания.
И взял билеты до Гонолулу.
*
Едва только входишь на территорию Тихоокеанского мемориала, перед тобой раскидывается прекрасный, захватывающий дух вид на гавайское побережье. И только вся земля, как на кладбище, усыпана сверкающе-белыми крестами с выбитыми на них именами рейнджеров, погибших за свои семьи, страны и планету. Только разве что тел здесь нет — потому что их, как правило, и не находят вовсе.
Здесь чисто и тихо: сюда пускают только близких родственников погибших, и все остальные, кто желал бы почтить их память, вынуждены оставлять венки, цветы и свечи за воротами. Райли идет к входу в мемориал вдоль высокой ограды, и по всей дороге рассыпаны эти символы благодарности. Интересно, сколько из них несли к Йенси? К Пентекосту? К Чаку? Он не хочет знать. В руках у него свой венок — для брата: маленький, усыпанный фиалками — его любимыми цветами.
Ему всегда было здесь не по себе: слишком тяжелым грузом наваливается прошлое с каждым шагом вглубь, между крестов, каждый — в половину человеческого роста. Идет безошибочно и вскоре находит свой. Здесь достаточно места, чтобы можно было бы присесть прямо на зеленую траву и побыть какое-то время с близким человеком; Райли осторожно кладет рюкзак на землю, садится здесь же, касается пальцами прохладного белого мрамора, обводит выбитые позолотой буквы. Й-е-н-с-и.
— Это тебе, — шепчет он и кладет венок у основания креста. И больше не говорит ни слова.
Все, что он мог сказать холодному, безликому надгробию, он сказал уже давно; все, что он хотел бы сказать самому Йенси, он держит в себе — может быть, жизнь после смерти и правда существует, и тогда он найдет там брата и все скажет ему сам.
После того, как проводишь в связке с кем-то столько времени, разучиваешься говорить вслух. Зато начинаешь ценить то, что все-таки вырывается иногда из твоих уст, — даже если ты сам еще к этому не готов.
Но порой ему хочется лишь одного: еще один последний дрифт. Чтобы сказать — и отпустить. Себя и его.
Однако человеческие технологии неспособны возвращать людей с того света, и все это остается всего лишь бесплодными, гниющими мечтами.
— Я люблю тебя, брат, — тихо произносит он и поднимается на ноги. — Передавай привет маме.
И уходит, не оборачиваясь. Разве что задерживается взглядом на океане, шуршащем волнами позади всех, и думает — может, и есть там что-то, по ту сторону. Было же что-то по ту сторону Разлома.
Уже почти дойдя до выхода, Райли видит вдалеке темную, сгорбленную фигуру, точно так же сидящую возле одного из крестов — и почему-то не сомневается в том, кто это. Ноги сами несут его к Геркулесу, который тоже завидел Беккета на полпути — но только откозырял приветственно и не сдвинулся с места.
Подойдя ближе, Райли замечает начатую бутылку виски и два наполненных стакана. Он не имеет права обвинять Хэнсена в этом, а потому просто встает по стойке смирно и негромко говорит:
— Маршал, сэр. Позволите..?
Тот поднимает на рейнджера спокойный, но уже чуть помутневший взгляд и легко хлопает по траве рядом с собой:
— Вольно, Райли. После того, что ты сделал для нас всех, это я должен называть тебя "сэр", — слабая попытка улыбнуться; Герк пытается компенсировать ее кивком в сторону виски: — Будешь?
— Нет, сэр, спасибо, — Беккет салютует бутылкой воды. — У меня еще не закончился курс метароцина.
Герк понимающе кивает и смотрит туда, где точно так же, как у Йенси, выбито "Чарльз Хэнсен". И опрокидывает в себя стакан виски; второй остается символично стоять возле креста, и от этого вида у Райли сжимается сердце.
— И не надо формальностей, пожалуйста, — просит Геркулес. — Хотя бы не здесь.
Райли молча соглашается и отводит взгляд. Где-то тут должен стоять памятник и Стэкеру — где-то ближе к огромной статуе рейнджера на коне, вставшем на дыбы над поверженным кайдзю. Как же это фальшиво и неправильно, думает Беккет.
— Он правда считал тебя хорошим парнем.
— Вам виднее, сэр… извините.
— Нет, не виднее, — горько произносит Хэнсен с такой волчьей тоской во взгляде, что на него страшно взглянуть. В тот день, когда на волне триумфа Райли и Мако вернулись на базу, до смерти уставшие, но счастливые, Беккет заметил его — стоявшего чуть поодаль с вымученной улыбкой. Поседевшего и постаревшего разом лет на десять. И с присмиревшим Максом возле ноги.
— А где Макс? — отнюдь не стараясь перевести тему, но все же спрашивает Райли.
— Оставил его в номере. Не стоит ему здесь быть, — говорит Герк и оборачивается к нему. — А ты здесь...?
— Йенси, — просто отвечает он, коротко кивнув в другую сторону мемориала. Маршал кивает, пробормотав что-то извиняющимся тоном, и неожиданно закусывает губу, сказав зачем-то:
— У Чака сегодня день рождения. Ему… — тяжелый, болезненный выдох, как будто с воздухом из его легких выходят все силы, — ему должно было исполниться двадцать два. Было…
И смолкает, нервно сглотнув. В какие-то моменты, когда Герк молча вглядывается в буквы на надгробии, Райли кажется, тот совсем забывает о его присутствии здесь, но уходить не торопится. Что-то подсказывает ему: надо остаться. Оставаться, пока, может быть, сам не прогонит.
Дело было не в том, что он боялся за Хэнсена — нет, тот бед не натворит, пусть даже и опрокинет в себя всю эту бутылку, как, похоже, и собирался. Вопрос банальной поддержки, присутствия рядом — того, чего ему самому не хватало, когда погиб Йенси. Из-за чего он и сбежал тогда.
— Я мало знал его, и в основном не с лучших сторон, — они вдруг вместе усмехаются, понимая друг друга в этом: Райли — вспоминая ту драку и злые слова, Герк — припомнив что-то свое. — Но людей с его мужеством и силой воли очень мало. Он сделал… великую вещь. Не каждый способен на такое.
— Да, возможно, — рассеянно отзывается Геркулес, погруженный в свои мысли, и, отсалютовав новой порцией виски в сторону креста, пьет ее, почти не скривившись — как будто чая глоток сделал. В другое время Райли это как-нибудь бы уважительно прокомментировал, но сейчас промолчал — оно и понятно.
Они разговорились, когда солнце уже близилось к закату; Герку алкоголь немного развязал язык и придал смелости, и он рассказывал забавные истории о своей службе и немного — о Чаке, а Райли вспоминал девчонку, из-за которой их с Йенси чуть не выгнали однажды из рейнджеров.
— А потом он говорит: "Егерь — это не просто что-то, что делает вас выше на двести метров. Это в первую очередь связь. И если Вы так просто выкинете это на помойку, я гарантирую вам: мир станет для вас адом. А вы будете всю жизнь жалеть: "может, вместе мы смогли бы что-то изменить?"
Геркулес вдруг смеется, неожиданно для самого себя — тихо, коротко, но искренне.
— О да, Стэкер мог. Ручаюсь, он поставил вам мозги на место, — он жмурится от света заходящего солнца, отражающегося алым на крестах вокруг, отчего они кажутся облитыми кровью. Да уж, не просто так они выбрали именно это место для мемориала.
— Не то слово, — чуть улыбается Райли и поднимает вверх бутылку воды. — За него.
Хэнсен вторит ему со стопкой виски и глухо чокается, затихая на какое-то время и глядя на кружащих над берегом чаек. Кроме них, здесь уже давно никого нет — редкие люди могут добраться сюда, если не живут в Штатах.
Если они вообще еще живы.
— Но при всем моем уважении к Пентекосту, — говорит Хэнсен, устало опустив голову и как-то совсем беззащитно обхватив себя руками за плечи, — он ни-че-го не знает об этом.
Даже при всей его идеальной военной выправке видно, как тяжело ему сохранять самообладание; да и сказывается количество уговоренного виски: он неумолимо приближается к тем вещам, которых не позволил бы себе озвучить в трезвом состоянии.
— Мы с Чаком совсем не разговаривали последние дни… недели, — продолжает он как будто для самого себя, хотя на самом деле Райли знает: ему неловко поднять глаза и, увидев, что кто-то слушает его, признаться в том, что дает слабину. — И я так жалею об этом. Мне… мне все время кажется…
Он не решается договорить.
— …что если бы я сказал ему что-нибудь тогда, он бы не погиб, — заканчивает за него Беккет, имея в виду Йенси, и в ответ Герк смотрит на него с благодарностью.
— Да, — соглашается он и повторяет слова Пентекоста. — "Может, вместе мы смогли бы что-то изменить".
— Вы не знали. Никто не знал. Никто и не мог знать, что так выйдет.
— Но лучше от этого не становится, верно? — усмехается Герк и вдруг протягивает руку вперед, слабо и безжизненно касаясь креста. — Почти до самого последнего часа я думал, что он ненавидел меня, а потом я узнал, что на самом деле мог что-нибудь сделать, хоть что-нибудь…
Вдруг он издает сдавленный всхлип и закрывает ладонью глаза. Райли вежливо не смотрит на него, вспоминая, как чувствовал себя, когда Йенси… когда казалось, что мир кончился раз и навсегда и что для него больше не будет света.
Но ему тогда шел всего лишь двадцать второй год — как и Чаку, когда он погиб, осознание бьет Беккета поддых, — а Геркулесу сейчас… почти сорок пять лет, и он не может так просто взять и сбежать, как сделал это Райли в свое время.
Он ничего не может с этим поделать, и это убивает его сильнее всего.
Райли не может придумать ничего лучше, чем просто обнять Геркулеса, и тот совсем не сопротивляется, только неловко опирается плечом о плечо Беккета, глядя в пустоту перед собой.
— Геркулес, знаете… — нерешительно начинает Райли, не отводя взгляда от букв на кресте. Он никогда и никому не говорил подобных слов, и потому не уверен в том, как они должны звучать. — Я очень уважаю Вас за все, что Вы делаете и как Вы делаете. Я думаю… просто, если я могу Вам как-то помочь, если я могу стать Вам другом, — я буду здесь. Рядом.
Не думали мы с тобой, что все может так выйти, да, Чак?
— Спасибо, — только и может выдавить из себя потяжелевший с хмеля Герк.
Не для тебя, Чак, но ради тебя. Ради твоего отца. Ради всего, что мы сделали.
— Пойдем домой? — они уже и не вспомнят, кто из них произносит эту фразу, но именно Райли добавляет: — Пойдем отсюда.
Герк спокойно держится на ногах, и ничто не выдает в нем ни скорбь, ни раны, ни выпитый алкоголь. Беккет поднимает с травы свои вещи и, чувствуя себя неуютно, кладет ладонь на крест — будто хлопая по плечу, прежде чем уйти и дать отцу проститься с сыном.
Ради всего, чем мы живем.
Хэнсен нагоняет его у ворот, но избегает прямых взглядов, все еще не вынырнув на поверхность из своих тяжелых мыслей. Райли терпеливо ждет, протягивая ему бутылку воды.
Ради всего, зачем мы будем жить.
— Спасибо.
ПримечанияТамсин Севьер — второй пилот Стэкера Пентекоста на Танцующем Койоте (Coyote Tango), вместе со Стэкером получила практически смертельную дозу облучения, отключившись в ходе разборки с Онибабой в Токио в 2016 году.
Тихоокеанский мемориал (Pan Pacific Memorial Cemetery) — согласно комикбуку Tales From Year Zero, расположен на Гавайях (штат США). Аэропорт города Гонолулу — основной аэропорт, используемый в этом регионе.
Метароцин (Metharocin) — препарат, который дают рейнджерам, особенно тем, которые пилотируют Егерей с аналоговыми (ядерными) реакторами (Бродяга, Койот и другие).
День рождения Чака Хэнсена — 14 августа (2003). И, да, по новеллизации его полное имя действительно Чарльз.
Название: The Last Man
Автор: сам себе тайлер
Персонажи: Райли Беккет, Геркулес Хэнсен
Размер: мини (2162 слова)
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Саммари: Из всех людей больше всего жаль тех, кто остается.
Примечание: Написано на заявку 3.33. "Райли/Герк, Райли утешает Геркулеса после смерти Чака". Название взято из одноименного трека композитора Клинта Мэнселла, творчество которого послужило вдохновением для написания этого текста.
От автора: с днем рождения тебя, Чак Хэнсен.
Grooveshark Playlist
читать дальше
Не зря говорят: победитель получает все. Райли бы добавил, что вместе с лавровыми венками на выигравшего битву накладывается горечь потерь и ноющие шрамы — как снаружи, так и внутри. Казалось бы, проигравший должен страдать сильнее; но когда ты вспоминаешь о тех, кто больше не сможет радоваться победе вместе с тобой, иной раз хочется и застрелиться.
Ни с чем не сравнимая эйфория, охватившая Шаттердом, а вслед за ним и весь мир, быстро прошла. Впереди были месяцы и годы восстановления городов и возрождения покореженных наций, и времени ни на счастье, ни на боль от неисчислимых утрат попросту не оставалось.
Существование проекта "Егерь" все еще стояло под вопросом: если прежде бюрократы прикрывались несостоятельностью программы и ее высокими затратами, то теперь во главу угла ставился общеизвестный факт закрытия Разлома — дескать, зачем нужна стража, если враг повержен?
Не было теперь и всей той силы черного рынка, что поддерживала Шаттердом вплоть до того знаменательного дня. Словом, будто вся Земля старалась как можно быстрее сжечь все мосты, уничтожить свидетельства о том, что война вообще имела место, и забыть обо всем, как о страшном сне.
Но даже если забудет большинство, то всегда найдутся те, кто хранит в своих сердцах память. И как бы сильно они не хотели, они не смогут выкорчевать из себя терновником проросшую скорбь, не смогут изжить ужасающие картины войны и оставить позади имена тех, кем обязано человечество своим спасением.
Тамсин Севьер. Стэкер Пентекост.
Йенси Беккет.
Тройняшки Вей. Алексей и Александра Кайдановские.
Чарльз Хэнсен.
Эти — и сотни других имен, выбитые на мемориальных досках по всему миру, и каждому из которых посвящен памятный крест на мемориале Тихоокеанского рубежа.
И те, кто остался скорбеть. Чудовищное зрелище — Райли Беккет знает не понаслышке.
Никто не сомневался в способностях маршала Хэнсена управлять остатками проекта "Егерь". Его открыто признали все те, кто захотел продолжать когда-то начатое дело, и смело пошли под его именем в новый бой — с чиновниками, правительствами и целыми государствами, кусок за куском выбивая из них финансирование, землю, права.
Казалось, новый мир забрезжил на горизонте — но не для Геркулеса Хэнсена.
В Гонконге стоял душный, дождливый август, когда Райли заметил отсутствие маршала на посту. В этом не было ничего странного: они все постоянно находились в разъездах. Тендо проводил время со своей семьей в Пекине, Мако застряла в Японии, решая проблемы с военными школами, а та парочка сумасшедших ученых каталась по миру, собирая по крупицам новую информацию о кайдзю.
Ничего странного — и все же Беккет чувствовал: он не мог оставить это без внимания.
И взял билеты до Гонолулу.
*
Едва только входишь на территорию Тихоокеанского мемориала, перед тобой раскидывается прекрасный, захватывающий дух вид на гавайское побережье. И только вся земля, как на кладбище, усыпана сверкающе-белыми крестами с выбитыми на них именами рейнджеров, погибших за свои семьи, страны и планету. Только разве что тел здесь нет — потому что их, как правило, и не находят вовсе.
Здесь чисто и тихо: сюда пускают только близких родственников погибших, и все остальные, кто желал бы почтить их память, вынуждены оставлять венки, цветы и свечи за воротами. Райли идет к входу в мемориал вдоль высокой ограды, и по всей дороге рассыпаны эти символы благодарности. Интересно, сколько из них несли к Йенси? К Пентекосту? К Чаку? Он не хочет знать. В руках у него свой венок — для брата: маленький, усыпанный фиалками — его любимыми цветами.
Ему всегда было здесь не по себе: слишком тяжелым грузом наваливается прошлое с каждым шагом вглубь, между крестов, каждый — в половину человеческого роста. Идет безошибочно и вскоре находит свой. Здесь достаточно места, чтобы можно было бы присесть прямо на зеленую траву и побыть какое-то время с близким человеком; Райли осторожно кладет рюкзак на землю, садится здесь же, касается пальцами прохладного белого мрамора, обводит выбитые позолотой буквы. Й-е-н-с-и.
— Это тебе, — шепчет он и кладет венок у основания креста. И больше не говорит ни слова.
Все, что он мог сказать холодному, безликому надгробию, он сказал уже давно; все, что он хотел бы сказать самому Йенси, он держит в себе — может быть, жизнь после смерти и правда существует, и тогда он найдет там брата и все скажет ему сам.
После того, как проводишь в связке с кем-то столько времени, разучиваешься говорить вслух. Зато начинаешь ценить то, что все-таки вырывается иногда из твоих уст, — даже если ты сам еще к этому не готов.
Но порой ему хочется лишь одного: еще один последний дрифт. Чтобы сказать — и отпустить. Себя и его.
Однако человеческие технологии неспособны возвращать людей с того света, и все это остается всего лишь бесплодными, гниющими мечтами.
— Я люблю тебя, брат, — тихо произносит он и поднимается на ноги. — Передавай привет маме.
И уходит, не оборачиваясь. Разве что задерживается взглядом на океане, шуршащем волнами позади всех, и думает — может, и есть там что-то, по ту сторону. Было же что-то по ту сторону Разлома.
Уже почти дойдя до выхода, Райли видит вдалеке темную, сгорбленную фигуру, точно так же сидящую возле одного из крестов — и почему-то не сомневается в том, кто это. Ноги сами несут его к Геркулесу, который тоже завидел Беккета на полпути — но только откозырял приветственно и не сдвинулся с места.
Подойдя ближе, Райли замечает начатую бутылку виски и два наполненных стакана. Он не имеет права обвинять Хэнсена в этом, а потому просто встает по стойке смирно и негромко говорит:
— Маршал, сэр. Позволите..?
Тот поднимает на рейнджера спокойный, но уже чуть помутневший взгляд и легко хлопает по траве рядом с собой:
— Вольно, Райли. После того, что ты сделал для нас всех, это я должен называть тебя "сэр", — слабая попытка улыбнуться; Герк пытается компенсировать ее кивком в сторону виски: — Будешь?
— Нет, сэр, спасибо, — Беккет салютует бутылкой воды. — У меня еще не закончился курс метароцина.
Герк понимающе кивает и смотрит туда, где точно так же, как у Йенси, выбито "Чарльз Хэнсен". И опрокидывает в себя стакан виски; второй остается символично стоять возле креста, и от этого вида у Райли сжимается сердце.
— И не надо формальностей, пожалуйста, — просит Геркулес. — Хотя бы не здесь.
Райли молча соглашается и отводит взгляд. Где-то тут должен стоять памятник и Стэкеру — где-то ближе к огромной статуе рейнджера на коне, вставшем на дыбы над поверженным кайдзю. Как же это фальшиво и неправильно, думает Беккет.
— Он правда считал тебя хорошим парнем.
— Вам виднее, сэр… извините.
— Нет, не виднее, — горько произносит Хэнсен с такой волчьей тоской во взгляде, что на него страшно взглянуть. В тот день, когда на волне триумфа Райли и Мако вернулись на базу, до смерти уставшие, но счастливые, Беккет заметил его — стоявшего чуть поодаль с вымученной улыбкой. Поседевшего и постаревшего разом лет на десять. И с присмиревшим Максом возле ноги.
— А где Макс? — отнюдь не стараясь перевести тему, но все же спрашивает Райли.
— Оставил его в номере. Не стоит ему здесь быть, — говорит Герк и оборачивается к нему. — А ты здесь...?
— Йенси, — просто отвечает он, коротко кивнув в другую сторону мемориала. Маршал кивает, пробормотав что-то извиняющимся тоном, и неожиданно закусывает губу, сказав зачем-то:
— У Чака сегодня день рождения. Ему… — тяжелый, болезненный выдох, как будто с воздухом из его легких выходят все силы, — ему должно было исполниться двадцать два. Было…
И смолкает, нервно сглотнув. В какие-то моменты, когда Герк молча вглядывается в буквы на надгробии, Райли кажется, тот совсем забывает о его присутствии здесь, но уходить не торопится. Что-то подсказывает ему: надо остаться. Оставаться, пока, может быть, сам не прогонит.
Дело было не в том, что он боялся за Хэнсена — нет, тот бед не натворит, пусть даже и опрокинет в себя всю эту бутылку, как, похоже, и собирался. Вопрос банальной поддержки, присутствия рядом — того, чего ему самому не хватало, когда погиб Йенси. Из-за чего он и сбежал тогда.
— Я мало знал его, и в основном не с лучших сторон, — они вдруг вместе усмехаются, понимая друг друга в этом: Райли — вспоминая ту драку и злые слова, Герк — припомнив что-то свое. — Но людей с его мужеством и силой воли очень мало. Он сделал… великую вещь. Не каждый способен на такое.
— Да, возможно, — рассеянно отзывается Геркулес, погруженный в свои мысли, и, отсалютовав новой порцией виски в сторону креста, пьет ее, почти не скривившись — как будто чая глоток сделал. В другое время Райли это как-нибудь бы уважительно прокомментировал, но сейчас промолчал — оно и понятно.
Они разговорились, когда солнце уже близилось к закату; Герку алкоголь немного развязал язык и придал смелости, и он рассказывал забавные истории о своей службе и немного — о Чаке, а Райли вспоминал девчонку, из-за которой их с Йенси чуть не выгнали однажды из рейнджеров.
— А потом он говорит: "Егерь — это не просто что-то, что делает вас выше на двести метров. Это в первую очередь связь. И если Вы так просто выкинете это на помойку, я гарантирую вам: мир станет для вас адом. А вы будете всю жизнь жалеть: "может, вместе мы смогли бы что-то изменить?"
Геркулес вдруг смеется, неожиданно для самого себя — тихо, коротко, но искренне.
— О да, Стэкер мог. Ручаюсь, он поставил вам мозги на место, — он жмурится от света заходящего солнца, отражающегося алым на крестах вокруг, отчего они кажутся облитыми кровью. Да уж, не просто так они выбрали именно это место для мемориала.
— Не то слово, — чуть улыбается Райли и поднимает вверх бутылку воды. — За него.
Хэнсен вторит ему со стопкой виски и глухо чокается, затихая на какое-то время и глядя на кружащих над берегом чаек. Кроме них, здесь уже давно никого нет — редкие люди могут добраться сюда, если не живут в Штатах.
Если они вообще еще живы.
— Но при всем моем уважении к Пентекосту, — говорит Хэнсен, устало опустив голову и как-то совсем беззащитно обхватив себя руками за плечи, — он ни-че-го не знает об этом.
Даже при всей его идеальной военной выправке видно, как тяжело ему сохранять самообладание; да и сказывается количество уговоренного виски: он неумолимо приближается к тем вещам, которых не позволил бы себе озвучить в трезвом состоянии.
— Мы с Чаком совсем не разговаривали последние дни… недели, — продолжает он как будто для самого себя, хотя на самом деле Райли знает: ему неловко поднять глаза и, увидев, что кто-то слушает его, признаться в том, что дает слабину. — И я так жалею об этом. Мне… мне все время кажется…
Он не решается договорить.
— …что если бы я сказал ему что-нибудь тогда, он бы не погиб, — заканчивает за него Беккет, имея в виду Йенси, и в ответ Герк смотрит на него с благодарностью.
— Да, — соглашается он и повторяет слова Пентекоста. — "Может, вместе мы смогли бы что-то изменить".
— Вы не знали. Никто не знал. Никто и не мог знать, что так выйдет.
— Но лучше от этого не становится, верно? — усмехается Герк и вдруг протягивает руку вперед, слабо и безжизненно касаясь креста. — Почти до самого последнего часа я думал, что он ненавидел меня, а потом я узнал, что на самом деле мог что-нибудь сделать, хоть что-нибудь…
Вдруг он издает сдавленный всхлип и закрывает ладонью глаза. Райли вежливо не смотрит на него, вспоминая, как чувствовал себя, когда Йенси… когда казалось, что мир кончился раз и навсегда и что для него больше не будет света.
Но ему тогда шел всего лишь двадцать второй год — как и Чаку, когда он погиб, осознание бьет Беккета поддых, — а Геркулесу сейчас… почти сорок пять лет, и он не может так просто взять и сбежать, как сделал это Райли в свое время.
Он ничего не может с этим поделать, и это убивает его сильнее всего.
Райли не может придумать ничего лучше, чем просто обнять Геркулеса, и тот совсем не сопротивляется, только неловко опирается плечом о плечо Беккета, глядя в пустоту перед собой.
— Геркулес, знаете… — нерешительно начинает Райли, не отводя взгляда от букв на кресте. Он никогда и никому не говорил подобных слов, и потому не уверен в том, как они должны звучать. — Я очень уважаю Вас за все, что Вы делаете и как Вы делаете. Я думаю… просто, если я могу Вам как-то помочь, если я могу стать Вам другом, — я буду здесь. Рядом.
Не думали мы с тобой, что все может так выйти, да, Чак?
— Спасибо, — только и может выдавить из себя потяжелевший с хмеля Герк.
Не для тебя, Чак, но ради тебя. Ради твоего отца. Ради всего, что мы сделали.
— Пойдем домой? — они уже и не вспомнят, кто из них произносит эту фразу, но именно Райли добавляет: — Пойдем отсюда.
Герк спокойно держится на ногах, и ничто не выдает в нем ни скорбь, ни раны, ни выпитый алкоголь. Беккет поднимает с травы свои вещи и, чувствуя себя неуютно, кладет ладонь на крест — будто хлопая по плечу, прежде чем уйти и дать отцу проститься с сыном.
Ради всего, чем мы живем.
Хэнсен нагоняет его у ворот, но избегает прямых взглядов, все еще не вынырнув на поверхность из своих тяжелых мыслей. Райли терпеливо ждет, протягивая ему бутылку воды.
Ради всего, зачем мы будем жить.
— Спасибо.
ПримечанияТамсин Севьер — второй пилот Стэкера Пентекоста на Танцующем Койоте (Coyote Tango), вместе со Стэкером получила практически смертельную дозу облучения, отключившись в ходе разборки с Онибабой в Токио в 2016 году.
Тихоокеанский мемориал (Pan Pacific Memorial Cemetery) — согласно комикбуку Tales From Year Zero, расположен на Гавайях (штат США). Аэропорт города Гонолулу — основной аэропорт, используемый в этом регионе.
Метароцин (Metharocin) — препарат, который дают рейнджерам, особенно тем, которые пилотируют Егерей с аналоговыми (ядерными) реакторами (Бродяга, Койот и другие).
День рождения Чака Хэнсена — 14 августа (2003). И, да, по новеллизации его полное имя действительно Чарльз.
@темы: Raiting: PG-13, Raleigh Becket/Charlie Hunnam, Hercules Hansen/Max Martini, Gen, Fanfiction
-
-
11.11.2013 в 05:56-
-
11.11.2013 в 21:00ты теперь тоже с нами в нашей рубежнутой братии?
-
-
12.11.2013 в 02:31