[pacificrim]

Название: Пара слов о шифоне
Рейтинг: PG-13
Госпожа бета:  [Верба]
Пейринг: Кайдановские
Жанр: общий
Дисклаймер: Отказываюсь.
Саммари: Написано для  [Верба] по ее заявке "Ну вот напиши мне Кайдановских после того, как их Пентекост вызывает в Гонконг. Чтобы добрый семейный гет с поправкой на обстоятельства". Какие обстоятельства, такие и поправки, в общем-то.

текст

*

Впервые на базе они оказываются днем, с первого шага погружаясь в суету, анархию, интернациональность и пред-апокалипсис.
Анархия, впрочем, весьма условна — как только где-то слышатся шаги, голос или упомянутое всуе имя Пентекоста, хаос вокруг упорядочивается на раз-два. Ну или на раз-два-что, вашу мать, здесь происходит. Кайдановским определенно нравится маршал.
Кайдановским вообще много что нравится на новой базе.
Светло, просторно, весело и есть глобальная идея.
Пентекост сдает их с рук на руки какому—то подростку со странным именем, вроде девушке, которая проводит экскурсию по базе с таким видом, как будто сама ее строила. Сашка веселится, Алексис молча внимает, девчонка тушуется и заметно робеет, но, сжав зубы, продолжает.

База похожа на улей, комнаты на соты, а Пентекост явно играет роль суровой пчелы—матки. Кайдановские думают об этом и смеются до слез. Им в принципе радостно на душе, на кончиках пальцев искрит предвкушение хорошей заварушки и чего-то великого. Хочется хохотать просто так и подвигов. Или глупостей. Алексис даже переносит через порог жену на руках, не обращая внимания на удивленную Мако и возмущенное:
— Кайдановский, поставь меня на землю сию секунду.
— Знаешь, Сашка, — говорит Алексис, когда дверь нового жилища захлопывается за ними, и они остаются одни. Впервые за дни оформлений, переездов, медицинских проверок и знакомств с бесчисленными жителями Базы. — Я начинаю думать, что здесь можно жить.
Сашка смеется, спрыгивает на пол и, толкая мужа к кровати, отвечает:
— Зависит от того, насколько удобной будет кровать в наших апартаментах.
Потом дискуссия обрывается. Секс для них — это дрифт без Егеря. Слов не нужно.
А чертову койку они все-таки ломают.

*

С кроватями вообще выходит неловко.
Разумеется, на всей базе нет ни одной двуспальной кровати, ни даже нормального размера матраса, и ситуацию менять никто не собирается. Но после того, как Сашка емко, хладнокровно и многозначительно угрожает спать в кабине егеря и не нести ответственности, если им с Альфой приснится что-то не то, а потом они сделают что-то не то, а потом будет ба-бах, ой-ай, трах-тарарах, Мако помогает достать койку.
Вообще-то это не обязанности Мако, но Пентекост так орет, Чак так нарывается со своими комментариями, а Алексис так невозмутим, что добрая японка не выдерживает. В конце концов, родители воспитывали ее в почтении к браку, а эти русские, хоть и странные, но все же семья.
Допотопное страшилище, похожее больше на прозекторский стол, чем на кровать рейнджеров, пытаются втиснуть в комнату Кайдановских половиной этажа под аккомпанемент мата, хард-рока и при нездорово любопытствующем военном составе.
Обмывают новоселье весело и с огоньком. Похмелье, уборка и выговор Пентекоста им очевидно обеспечены, но дело приобщения новых коллег к настоящей музыке и русской водке видится Кайдановским слишком сакральным, чтобы идти на поводу у правил и условностей.
В конце вечера, когда два близнеца уносят третьего, спящую Мако подхватывает Герк, а Макс надувает в углу позорную лужу, русские остаются одни посередине бедлама и разгрома. Сашка тянется, расшнуровывает тяжелые берцы и голос ее звучит немного глухо из-за неправильной позы:
— А ведь я могла быть гребаной балериной. И пила бы сейчас зеленый чай и шампанское, — она выпрямляется, нелепо машет руками и смеется. — Ты любил бы меня тогда?
Смех этот грустный совсем немного.
Алексис притягивает жену к себе, целует беспорядочно, гладит ежик стриженных жестких волос и отвечает абсолютно серьезным голосом:
— Конечно, нет. Только мне прима-балерины в семье не хватало. Да еще с чаями. Вот уж бррррр, — впрочем, глядя на лицо жены, не выдерживает и расплывается в лихой, дурной даже улыбке капитально влюбленного человека. После чего оказывается свален на новую кровать каким-то абсолютно диким, совершенно не балетным движением.
*
Спустя пару недель после приезда Кайдановские встречают в коридоре Хансенов в полном составе: Герк приветлив, Макс виляет хвостом, Чак нарывается. Пока он что-то говорит про Сашку и место женщины среди пилотов, про секс в кабине егеря, про музыку, которую они любят, Кайдановские молчат и смотрят на него, как на капризного ребенка, ровно улыбаясь и переглядываясь.
Момент, когда Чак внезапно переходит из положения вертикального и наглого в горизонтальное и потерянное, оказываясь на полу в позе зародыша, держась за яйца и попискивая, не улавливает никто, кроме Алексиса, который слишком хорошо знает свою жену.
— Он оскорбил Альфу, — говорит Саша, обходя Чака по дуге.
Герк вздыхает, Чак пытается разогнуться, Макс скачет вокруг и тоже хочет играть. Алексис треплет его по загривку, и чета Кайдановских отправляется на обед.
Черная Альфа не одного Кайдзю отправил в небытие такими вот приемчиками.

*

Постепенно жизнь на базе и работа входит в лихое, но условно прогнозируемое русло.
Боевой состав привыкает к тому, что теперь среди пилотов семейная пара, что Черная Альфа имеет свой скверный характер, но высокую способность к уничтожению тварей и что украинский хард-рок теперь никуда от них денется (а они от него).
Кайдановским жизнь на базе напоминает одновременно огромный кампус студенческого общежития, режимный объект с зашкаливающей секретностью и коммуналку из Сашиного детства. Есть у Кайдановских одно на двоих воспоминание: огромная коммунальная квартира где-то южном взморье, где жила старая бабушка и где всегда был настоящий, вселенский дурдом.
Кайдзю тогда сосредоточенно громили Соединенные Штаты, до южной глубинки информации долетали сущие крохи, старая Сашина бабка, помнящая холодную войну, говорила, что так им, чертовым капиталюгам, и надо. Александре было тринадцать лет, впереди ждала великая карьера в танцах (она еще не решила, каких, но отчаянно тренировалась), на носу цвели веснушки, мир казался огромным и удивительным, а великая любовь должна была ждать ее за этим поворотом (ну или точно за тем). Американцев, впрочем, было жалко до зуда в пятках.
Когда стало понятно, что одним кайдзю дело не ограничится, именно хорошая спортивная подготовка помогла поступить Александре в спешно сформированную Академию.
Алексис хорошо помнил хрупкую девчонку с косичкой, веснушками и твердым взглядом, которую встретил в сквере около деканата.
Косу она отстригла полгода спустя .

***

Вообще, с другими пилотами оказывается на редкость легко если не дружить, то приятельствовать. Они объединены как части великого целого, и каждый из них был в дрифте, и каждому из них не нужно лишних слов.
Чак, пришедший мириться (явно с подачи, читай — пинка, Пентекоста; Мако рассказала по секрету, что маршал хвалил Сашкин удар), прощенный, напоенный водкой и искренний, называет это — “мы все держали кайдзю за яйца”. Сашка морщится от дешевой аллегории, Алексис хохочет, бутылки на столе выстраиваются в пьяную очередь, Макс привычно надувает лужу в углу.
Александра думает, что забота о домашнем уюте — явно не ее компетенция. Ну, не в эпоху кайдзю, во всяком случае.

Тройняшки гоняют в баскетбол, ориентируясь только на чувства друг друга и друг о друге, постоянно подсовывают в скудный Сашкин армейский паек печенья с предсказаниями (предсказание всегда одно, пусть и выраженное разными словами — война закончится, закончится, закончится), пытаются пристрастить огромного Алексиса к китайской гимнастике — он зачем-то соглашается попробовать, тянет поясницу, и ворчащая Сашка растирает его перед сном добытым теми же тройняшками в качестве извинений змеиным ядом и ворчит что-то про уровень мозгов в накаченных мужских телах.
— Настоящая русская баба, — говорит Кайдановский почтительно подушке, в которую уткнулся. Жена пинает его в плечо:
— Молчи, гимнаст — не выдерживает и фыркает. — Нет, ну надо же. Кайдановский, я тебя люблю, но ты тронулся умом.
Алексис пытается повернуться, охает и тихо матерится в подушку.
— Ничего. До дрифта заживет, — говорит Сашка язвительно. Но массировать начинает мягче. Муж все-таки.

*

Когда очередной кайдзю отправляется в небытие, а Черная Альфа повреждена сильнее обычного, Кайдановские сидят вечером на какой-то верхотуре в ангаре, качают ногами над пропастью и смотрят на своего верного егеря.
И молчат.
Алексис думает, ну, пытается представить, какой была бы их жизнь, если бы не было кайдзю. Он почему-то представляет , как одел бы Сашку в шифон и кружево, и ее длинные волосы рассыпались бы по спине. Размышляет, как она стала бы танцевать, а он бы ревновал ее к всем подряд и таскал цветы целыми грядками.
Он не говорит ничего жене, не хочет ступать на зыбкую почву несбывшегося.
Впрочем, они слишком долго вместе, чтобы она не понимала.
Александра краснеет и думает о том, что посмотрит, кто еще будет ходить в шелках и волосы отращивать, но потом, позже, на волне пойманного настроения, меланхолична, задумчива и хардкор братских народов меняется в ее голове чем-то гораздо более мелодичным.
Этой ночью Алекс особенно нежен, а Сашка беззащитна и открыта ему. Он целует жену в закрытые веки, обводит ладонями ее тело медленно и нежно, прослеживает губами и дыханием чуть выступающие косточки позвоночника. Сашка выгибается, дышит поверхностно и обнимает его, опутывая.
В конце, после всего, они лежат без сна, бездумно и расслабленно, и время вокруг как будто застывает, и слышно, как база дышит во сне, как жужжат системы, что-то щелкает на грани слуха и как Черная Альфа спит в ангаре и, может быть, видит сны.
В такие ночи можно поверить, что когда-нибудь все закончится, и закончится хорошо, и Кайдановские еще поспорят, кто будет ходить в шелках и кружеве.

До января 2025 года, когда все действительно закончится, остается полгода.