[.timber]

я принес с тумблера очередной грустной комикс .__.

*читать дальше*

(автор)

@темы: Art, Raiting: PG, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman, Mako Mori/Rinko Kikuchi

---

Вроде такого не было)

[Snake Gagarin]

АУшный арт с science bros - XIX век.

[x]

@темы: Art, Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman

---

[ksaS]

Для тех кто следит за переводом "Бритвы Оккама" - есть десятая глава.

Название - Occam's Razo
Автор - Blair Rabbit
Переводчики - _ksa, Sirickss
Пейринг - Герман Готлиб и Ньютон Гейзлер

Читать здесь: http://ksas.diary.ru/p191694789.htm, предыдущие части там же по тегу "Бритва Оккама"

Для читающих в оригинале - автор уже выложил 11-ю: http://archiveofourown.org/works/903924/chapters/1926803

@темы: Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman, Fanfiction

---

[.timber]

Это очень-очень мило. И грустно Т_Т

*дальше*

[x]

@темы: Art, Raiting: PG, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman, Sasha Kaidanovsky/Robert Maillet, Gen

---

помогите, пожалуйста!

[valela]

Никто не встречал фанфики с парой Райли/Ньют? Очень хотелось бы почитать
заранее спасибо

@темы: Slash, Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Raleigh Becket/Charlie Hunnam

---

[В жопу раненая Рысь]

Как известно - компания Эсайлум снимает переделки самых кассовых фильмов. Причем, делает это со скоростью света, выходя едва ли не одновременно с оригиналом.

Итак, встречаем! АТЛАНТИК РИМ!

@темы: Video

---

Как стоило закончить "Тихоокеанский рубеж" или...

[Что за Покемон?!!]

что бы мы все увидели, если бы сидели до самого-самого конца показа титров. =)
кликаем на титры)))

обзорам

 [J]Что за Покемон?!![/J]  <a href="http://green-snow.diary.ru/p191676201.htm">рисует</a> серию артов под общим названием "Как стоило закончить "Тихоокеанский рубеж" и <a href="http://pacificrim.diary.ru/p191680696.htm">дублирует</a> в сообщество

@темы: Art, Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman, Chuck Hansen/Robert Kazinsky, Raleigh Becket/Charlie Hunnam, Mako Mori/Rinko Kikuchi, Marshal Stacker Pentecost/Idris Elba, Yancy Becket/Diego Klattenhoff, Aleksis Kaidanovsky/Heather Doerksen, Sasha Kaidanovsky/Robert Maillet, Hannibal Chau/Ron Perlman, Wei Tang Triplets/Charles Luu, Lance Luu, Mark Luu, Gen

---

Джипси из лего, всё кликабельно

[Амалль]

Кто куда, а я опять со своим гичеством.

+2

[x]

Алсо! Чудная бытовая сцена с хозяюшкой в фартучке Герком Хансеном:

[х]

4обзор

[L]Amalle[/L] <a href="http://pacificrim.diary.ru/p191672273.htm">находит</a> Джипси, собранного из запчастей лего, а также посудомойную зарисовку из жизни семьи Хансенов

@темы: Photo, Art, Chuck Hansen/Robert Kazinsky, Hercules Hansen/Max Martini

---

[Sgt. Muck]

Название: Удел ученых
Пейринг: Ньютон/Германн, Ганнибал/Ньютон
Рейтинг: R
Жанр: драма, ангст
Размер: мини, ~4000 сл.
Саммари: Германн никак не может найти причину своего персонального извращения.
Предупреждения: Кинк на грани сквика, а Ньютон действительно сверху.
От автора: виноватой в этом Оксиз посвящается

Если бы это были чары, Германн отдал бы все, что угодно, лишь бы снять их. Если бы это была психическая болезнь, он бы уже знал все таблетки, что следовало бы принять. К сожалению, в этом не было ничего, кроме самого Германна. Он решил разобраться с этим так, как умел. Используя старый добрый научный метод.
Он принял это состояние за гипотезу. Состояние болезненной зависимости от Ньютона, которое заставляло его каждое утро вставать с изматывающим желанием поскорее перенестись в сумрак лаборатории, в эту каждый раз неловкую возню поначалу, которая выключает их обоих в какой-то один момент. Теоретически, это состояние возникает независимо от времени, места, физических условий, но невозможно без двух факторов: Ньютона Гайзлера… и, как ни странно, ночи.
Гипотеза может существовать вечно, но одной лишь гипотезы Германну мало. Он откинулся на своем кресле, потирая усталые глаза. Предвкушение ощущалось покалыванием пальцев ног, но еще пара секунд, и оно перекинется на тягучее ощущение где-то под ребрами. Несмотря на то, что это продолжалось уже несколько недель, каждый вечер Германн все равно замирает над бумагами и компьютерными моделями, не в силах что-то делать. Он просто ждет.
Для подтверждения гипотезы, конечно, нужен эксперимент. Нет ничего проще, чем поставить объективный эксперимент, особенно для адекватного ученого с большим стажем. Он, как и положено, собирал информацию обо всех сопутствующих условиях (три дня с анализом и статистикой), записывал на свой страх и риск происходившее, снова сравнивал с записями, пытался анализировать… И каждый раз анализ обрывался стыдливым прикосновением к самому себе в темной и пустой лаборатории, потому что его проблема не вписывалась в эту схему. Логика обходила ее, а тело горело, стоило ему впервые увидеть это. Камера была слабой, едва ли передающей хотя бы черты лица, но воспоминания довершали. Пора было признать: он не был в состоянии завершить эксперимент, потому что не мог удержать состояние объективного наблюдения. Трудно наблюдать трезво за записью того, как еще прошлым вечером он с удовольствием подчинялся.
Пытаясь облечь это состояние в слова, чтобы, если и не закончить опыт, то хотя бы смоделировать, Германн оттолкнулся от стола, пытаясь резким движением скинуть накапливающееся стремительно напряжение. Но развитый с детства диалог с самим собой закончился призванными воспоминаниями. Жаром чужого тела, болью в коленях и бесконечном стыде.
Ничем другим нельзя объяснить это. Это возникает, когда он оказывается рядом с Ньютоном, слегка возвышаясь над ним, задевает его волосы случайно или специально и ощущает его запах. Это легко представить, впервые он попался именно так, оказавшись в тесном старом лифте, зажатым между стеной и Ньютоном и оглушенным его запахом. Запах подобен самой сложной и интересной мате матической задаче, которую только можно представить. Лифт ехал слишком долго. Германн думал слишком медленно. Он покрутил головой, пытаясь избежать темных прядей, лезущих прямо под нос, однако когда Ньютон раздраженно дернул головой и задел прядями губы Германна, Готтлиб вмиг забыл обо всех задачах. В основном потому, что запах притягивал ближе. Этого никак не могло быть.
Он пробовал тогда неосознанно смоделировать ситуацию. Теперь уже не так случайно он оказывался рядом, склонялся ниже, заглядывая через плечо. Запах заставлял его закрыть глаза, а прикосновение прядей - судорожно сжимать трость. Он говорил, говорил, говорил, как всегда, много говорил, а Германну захотелось, чтобы он орал. Чтобы он соответствовал этому запаху, который заставлял немедленно упасть на колени. Это странное, ничем не объяснимое желание возникало все чаще и сильнее, и Германн был слаб перед ним. Он плохо врал, но еще хуже скрывался. Вероятно, потому, что не хотел скрываться вовсе. Он хотел вытащить этого человека из Ньютона, ведь этот запах не мог принадлежать тому Гайзлеру, которого он знал. В один момент ему стало плевать на то, что Гайзлер скажет ему.
В тот момент он попросту прижался к лохматой макушке подбородком, а затем и носом, стараясь запомнить как можно больше. Ему было плевать на то, что подумает Гайзлер. Потому что это не тот человек, это чужой запах, чудом попавший на этого бешеного фаната комиксов, взрослого ребенка. Этот запах подчинял и был слишком слабым. Германн стал одержим им за какие-то секунды. Он не мог перестать проводить руками по его волосам, пропуская короткие пряди меж пальцев и с разочарованием понимать, что этого ему мало. Он был так занят непонятным ощущением, что пропустил тот самый полуприглушенный стон Ньютона. Он лишь скользил пальцами по его волосам. Ничего больше.
Другой человек. Его великолепный запах, не поддающийся никаким словам и описывающийся в представлении Германна лишь математическими системами, идущими друг за другом в невероятной последовательности. Он был тяжелым, негармоничным, тягучим, пряным, сладковатым – словно всем. Он был решительным. Он не был запахом Ньютона
Гайзлера. Поэтому Германн наблюдал, сам того не зная. За работой, за движением рук, за точными разрезами и отвлеченными прикосновениями. Он открывал другого человека. Человека, чьи руки способны на многое, чей мозг работает без перерыва, чей внутренний мир сильнее и привлекательнее. И все это за броским придуманным образом молодящегося ботаника. Не день, не два, но недели и месяцы Германн складывал этого человека в мельчайших проколах, в забывчивости Ньютона, а затем научился видеть. И отстраненный взгляд, и порой холодное равнодушие, и высокомерие того, кто знает, что он выше остальных, и это доказано. Порой его руки слишком уверенно крутят скальпель, острый и сиящий в свете лампы. Это нужно ловить за идиотскими танцами вокруг секционного стола, под шумную музыку, за неуместными шутками и детскими восторгами.
Тогда Германн еще не знал, что Ньютон не подозревает о существовании этого другого человека.
Тогда было просто обойти всякое объяснение. Привыкните, доктор Гайзлер, такова потребность доктора Готтлиба. Привыкните, что в вас есть то, о чем вы даже не подозреваете. Может быть, Германн использовал научный метод еще раньше? Так почему он никогда не задумывался о том, почему сам так отчаянно желал успешного завершения своих экспериментов? Он не мог стоять долго над работающим Ньютоном. Поначалу тот вздрагивал, когда Готтлиб подходил к нему, но расслаблялся до тех пор, пока перестал реагировать вовсе. Его запах то слабел, то становился ярче, им можно было управлять. Логик по натуре, Германн легко запоминал способы его усилить.
Это могло быть что угодно, от случайного прикосновения к шее до откровенной ласки, которая не была предназначена для Ньютона Гайзлера. Они были предназначены его телу, рецепторам, психологическому восприятию, сигналам в гипоталамус, выработке феромонов, усилению запаха – Германну казалось, что рефлекторная дуга передает эти сигналы с той же бешеной скоростью, с какой бьется его сердце каждый раз, когда он оказывался позади Ньютона.
Он не знал, что тем самым испытывает терпение. Это было незаметно, интересно, логично и привычно. Большего не было нужно.
Пока он не застал себя в один из таких вечеров в острой потребности, которую нельзя было удовлетворить. Германн тяжело дышал, вцепившись в подлокотники кресла, но это не помогало. Ему было нужно. Гайзлера не было, он мог быть где угодно: в городе, на встрече таких же больных на голову, в магазине, словом, везде, но Германну он нужен был сейчас. Он и его запах.
Зависимость была его формой адаптации к неспособности стать своим в обществе. Это жило с ним столько лет, что Германн почти забыл о словах детского психолога. Он не будет идти за обществом, он будет идти за кем-то, кто сумеет взрастить в нем интерес. Тогда ему казалось, что это глупости. Теперь он доктор, теперь он много в чем разбирался, но давний диагноз вспомнился лишь сейчас. Он был болезненно зависим от Ньютона, пусть в тот момент ему нужен был лишь запах. Запах убеждал его, что так будет каждый вечер. Он прижал ладонь к носу, но она не хранила никакого следа – он слишком часто мыл руки, ненавидя беспорядок на половине Ньютона.
Кто знает, как далеко Германн зашел бы в своих исследованиях, не явись Ньютон тогда таким. Он пошатывался, но улыбался широко, как могут улыбаться счастливые подростки. Он был чуточку помят, чуточку дезориентирован и совершенно точно слишком измотанный, чтобы Германн мог вернуть его в обычное состояние равновесия спором.
Но хуже всего то, что стоило Готтлибу подойти, дабы высказать все свое недовольство, как его встретил другой запах. Чей-то еще, глупый, бессмысленный, безэмоциональный. Без отпечатка какой-то личности, но, что было хуже всего, он закрывал собой то, что Германну было нужно весь вечер. Если бы он мог признаться себе в этом, он давно смирился с этим огнем внутри, который нельзя было утолить. Нельзя было понять, физический это или психический огонь.
Ньютон засмеялся. Просто, глупо, без причины, а потом наклонился, чтобы похлопать Германна по плечу. Мгновения отделяли удушливый чужой запах, от которого Готтлиба тошнило, до того, которого он так желал. Теперь он чувствовал его сильным, даже влажным, гораздо более свободным и приправленным алкоголем, который ему шел. Именно шел. Если бы не взгляд Ньютона, Германн никогда бы не пошел дальше. Но взгляд отличался от широкой улыбки. Он был выжидающим и усталым, мрачноватым и ничего не обещающим. Этот взгляд делал его глаза ярче и глубже.
Никакого моделирования не могло быть. Германн не мог этого предсказать ни с какой вероятностью, ибо нельзя предсказать того, кто не знает о возможностях. Был ли он в этом виноват, или же это была вина алкоголя, но Ньютон без труда обхватил его сперва за плечи, пытаясь удержаться, а затем и за талию. Он был Ньютоном и одновременно не был им. Его руки сжались мгновенно с огромной силой, заставившей Германна поморщиться, но даже это не помешало ему отвести взгляд. Ему нравилась боль, которая помогала отвлечься, и Германн мог встать ровно. Он отпустил трость, потому что боль держала его лучше. Боль была в запахе, была ему предупреждением, но Германну никогда не хотелось идти проверенными путями. Может быть, он первым опустился на колени.
Может быть, до этого было что-то еще. Жар, делавший запах еще сильнее, сохраняющий его на одежде Германна, в его собственных волосах, смешивая их обоих. Может, руки, которые больше не были дрожащими от усталости и растерянными. Они были изучающими и не допускающими сомнений. Они не останавливались. Готтлибу никогда не было так трудно дышать.
Он открыл Ньютона случайно сознательно и слишком трудно подсознательно. В тот момент он просто отдался, без возражений, подчиняясь давлению на плечи. Татуировки не казались глупой выходкой, которая привлекала бы внимание. Теперь они были признаком того, что Ньютон может решать, что ему делать со своей жизнью, а Германн – нет. Теперь все имело иное значение.
Запах всегда тянул его вниз. Огонь, жар и долгие вечера не скрашивались картинками, потому что Германну невозможно было даже представить, чего именно он хочет. Все было так просто. Никто больше не был готов это сделать для Ньютона. Германн сделал бы все, что угодно.
Всему виной была ночь.
Он едва видел лицо Ньютона. Рубашка липла к телу, а теплый пиджак лишь мешал, да и тяжело было для Германна стоять на коленях так долго. И зрительный контакт все длился и длился, как будто одного этого было достаточно. Однако от этого Герману хотелось заорать, впервые в жизни, так громко, как только может, от обмана, в который Гайзлер утянул его. Кто ему поверит, если он расскажет? Кто ему поверит, что на самом деле Гайзлер – совершенно другой человек? Слишком равнодушный, слишком непредсказуемый.
Ньютон опустился на колени. Узкие штаны натянулись на бедрах, без труда обрисовывая все, что не должно было быть видно. Для Германна было трудно смотреть куда-то еще, кроме его лица. Пожалуй, даже скучающего, усталого, отстраненного и такого обманчивого. Прикосновение его руки к пересохшим губам Германна – совсем не то, что Готтлиб так хотел. Хуже, еще хуже. Сложнее. Интереснее. То, что я увидел в тебе.
То, что я в тебе почувствовал.
Этот вечер ожидания – не исключение. Германн знает в деталях все, что будет. Воспоминаниями он распалил себя. Даже мысли о том, что кто-то обнаружит его таким, в спешке полуобнаженным, потому что нет сил сдерживаться, кажутся спасительными. Германну слишком скучно, а работа не идет ни в какое сравнение с загадкой по имени Ньютон. Этим вечером он слишком увлекся тем, что было, пытаясь понять впервые в жизни, почему, ради бога, он этого так желал сам. Ньютон никогда не заставлял его брать глубже, никогда не заставлял выгибаться сильнее, превозмогая природную гибкость на многие значения. По большей части ему плевать, что Гайзлер сделает с ним. Он просто должен оставаться таким, каким Германн увидел его.
Свет он выключил давно. Он мог бы помочь себе кончить одной лишь рукой, но это не приносило никакого облегчения. Лишь какая-то минимальная грубость вроде случайной царапины или слишком сильного щипка помогала на секунды, но она не принадлежала рукам Ньютона. Болезненная зависимость, которая требовала своего удовлетворения. Он жалок, потому что снова в этом кресле, с расстегнутыми штанами и распахнутой рубашкой, ждет, пока до него снизойдут с вершин шести докторских. Хотя даже если бы у него не было ни одной докторской, это все равно происходило бы точно так.
Так получилось. Германн был слишком поглощен мыслями о той своей самой потаенной потребностью, когда Ньютон появился в дверях лаборатории. Честно говоря, в тот момент Готтлиб был больше взволнован страшнейней потребностью просто кончить, доведя себя до исступления одними лишь мыслями, так что он не мог бы заметить Ньютона вообще. Тогда как Гайзлер видел его отлично. Вытащенная неряшливо рубашка из очередной пары тесных джинс была криво застегнута. Одного лишь поспешного взгляда Германна хватило, чтобы похолодеть – его застали. Отвратительное ощущение беззащитности мгновенно переплелось с жаждой очередного вечера. Так будет больнее, так будет правильнее. Поэтому Готтлиб не подумал даже встать. Он скользнул взглядом именно туда, где криво застегнутая рубашка обнажала часть кожи живота. Ее вкус был знаком Германну так же, как и запах. Сводило зубы. Сводило все, что только можно, но он продолжал полулежать в своем кресле, даже не дергаясь, даже не пытаясь поправить одежду.
- Обо мне думаешь?
Так просто, так прямо и так уверенно. Нет смысла врать, потому что ничего не изменилось. Германн только кивнул и лишь слегка выпрямился, предвкушая каждую составную часть его запаха. Это должен был быть запах секса, и плевать, что с кем-то еще, это запах человека, запах тела, еще час назад, вероятно, распростертого на чьей-то постели. У них никогда не было этого в постели. Этого у них вовсе не было. Готтлиб никогда не спросил бы его, где он бывает. Достаточно того, что его запах после этого – за пределами разумного. От этого хочется в мгновение ока скатиться с кресла и оказаться там, где ему всегда было самое место.
Невыносимо. Под этим взглядом кожа горит сама собой, а возбуждение причиняет боль. Одно движение прямо по ткани, второе – невозможно и дальше держать этот контакт взглядов. Какая разница, что о нем подумает Ньютон. Чем хуже, тем лучше. Тем правильнее. Большего Германн все равно никогда не заслуживал.
- Продолжай.
Его фразы всегда просты. Его голос никогда не меняется. Несмотря на привкус алкоголя в его запахе и на его коже, он никогда не пьянеет. Изображает и играет, как делает это всегда, да только не слушаться его невозможно. Готтлибу некого было слушать. Он послушно продолжает. Ему нечего скрывать. Ни худобы, ни неразвитых мышц. Он был полностью обнаженным перед взглядом Ньютона. Он видел Ньютона таким сам.
Собственный живот кажется ледяным, а рука – слишком горячей. Его белье всегда было свободным, а потому ладонь легко скользит под него, стараясь как можно медленнее и осторожнее касаться горящей от прилившейся к члену крови. Иначе конец всему придет слишком быстро. Под взглядом Ньютона Германну не нужно себя обманывать. Он сохранил подростковую угловатость, его тело – неловкое, а внешность несуразная. Его движения лишены опыта и всякого представления. И несмотря на все это, Ньютон все равно смотрит, стаскивая через голову сумку. Важно не то, что он удовлетворяет себя, смотря на Ньютона, а Ньютон возбуждается, смотря на это – порочный круг здесь теряет смысл. Просто они оба знают, что в этом нет ничего стоящего. И только поэтому Германн с трудом сжимает губы, чтобы не издать стона. С ним все кажется простым.
Ньютон смотрел. Его взгляд ощущался пылающим прикосновением к члену. Если закрыть глаза, то можно представить, как поверх собственной руки Германна появляется вторая, шире и горячеее, но Германн никак не может этого сделать. Он просчитывает. Ошибается и снова просчитывает, хотя знает, что Ньютона просчитать невозможно.
Ньютон расстегивал пуговицы на рубашке. Лениво, прислонившись бедром к своему столу, как будто ему было плевать, кончит Германн прямо здесь и сейчас, или нет. Или ему всегда было плевать. Важно то, что с ним ничего из происходящего не имеет значения. От этого хочется стонать в голос, потому что Германн всегда хотел только этого: не искать в окружающем смысла. Здесь он его не находит, потому что кто-то другой вычеркивает смысл за него, беря ответственность на себя. Это как персональный вакуум Готтлиба, в котором он может существовать и не бояться, что на следующий день его поступок станет посмешищем в Шаттердоме. Кажется, так было давно в школе, а потом в университете. Теперь вспомнить трудно.
И в том, что Германну нравится на него смотреть, можно тоже не искать смысла. Ньютон сделал для этого все, это логично. Его татуировки отличают от других. Его татуировки не все видят полностью. Его татуировки заканчиваются у самого низа спины, и нет сил не умолять разрешения коснуться. Будь время, будь смысл – и можно было провести чертов день, лишь бы просто проводить по их очертаниям. По рукам до плеч, по груди к животу и чуть ниже, там, где Германн перестанет думать вообще.
Тогда он встал на колени сам, едва лишь уловив тот же самый запах. Не чувствовал ни поощрений, ни возражений, просто следовал за запахом, расстегивая ширинку и стягивая штаны вниз, прилагая достаточно усилий. Его самая непонятная слабость в запахе раскрывалась здесь больше всего. Он сходил с ума, когда короткие темные жесткие волосы царапали губы. Поэтому он всегда заглатывал до конца. У него, безусловно, получилось не с первого раза.
Ему позволялось многое. Он почти всегда был на коленях, потому что выбирал это сам. Так он чувствовал себя правильнее всего. Всю жизнь кто-то требовал от него быть на высоте, но это бессмысленно, если есть Ньютон. Никто не узнает, а он здесь, в лаборатории, использует высокий айкью только для того, чтобы получше отсосать парню, который гениальнее его. В статусе ученого есть свои преимущества. По крайней мере, в этот момент он мог бы заставить Ньютона кончить минут за пять, если не обращать внимания на жесткие волосы в паху, которые его всегда привлекали. Сколько он ни ставил экспериментов, он не мог объяснить этого для себя.
Но, видя на камере, возбуждался мгновенно. Между ними не существовало ничего, кроме подобия секса и этого извращения. До этого вечера Германну казалось, что извращения есть лишь у него. Он с трудом отнял руку, понимая, что еще чуть-чуть – и его ожидание просто пройдет впустую. Дело не в том, чтобы избавить организм от миллионов сперматозоидов. И даже не в нервном перенапряжении, мгновенном, иногда слишком нужном. Дело в том, что он просто хочет находиться в этом положении.
Ньютон оставил рубашку на столе. Обычно он никогда не шел дальше, предоставляя все Германну. В темноте легче. При свете дня он никогда не встал бы на колени перед Ньютоном, чтобы сделать то же самое. Это биологические ритмы, которые меняют одного Германна на другого. Ритмы, которые позволяют им сохранять разум при таком количестве информации, недоступном обычному человеку. Это тоже адаптация.
В этот вечер все по-другому. Неудивительно, что Германн ощущает это прежде всего по запаху. В этом запахе есть что-то, что удерживает его на кресле. В этом запахе есть новая решительность и какой-то замысел, который Германну никак не понять. Он делает попытку подняться, и, к своему удивлению, ему это удается.
Лицом к лицу. Он забыл, когда в последний раз они стояли так. Обычно Германну не нужно было ничего иного, а Ньютон никогда не спрашивал, какой кайф от того, чтобы делать минет, утыкаяс лицом в жесткие волосы. Лицом к лицу гораздо сложнее, чем лицом к члену. С ним хотя бы все ясно. Германн слишком хорошо изучил физиологию на практике.
- Записи? – только и произнес Ньютон, поднимая брови. На секунду Германну показалось, что это тот человек, который так долго обманывал его тщательно продуманным образом.
- Я хотел понять, - жалкое оправдание. Не только понять, но и поверить, что это действительно так, как он ощущает. – Я не могу найти причину этого, Ньютон, - имя срывается с губ прежде, чем Германн даже замечает это. И вот оно уже сказано. Только Гайзлер как будто бы не слышит. – Иногда я схожу с ума, - а это уже обязательство. Здесь не место обману, не после всего, что было.
- Причину чего, Германн? – Готтлиб ненавидел, когда Гайзлер произносил его имя при других. Оно слишком много несло в себе, слишком много отдавало из их отношений. Люди их, конечно, не поймут. От этих людей Германн пытался уйти. От их сложностей, которыми они заполняли пустоту в мозгах. Они делали его жизнь невозможной. Здесь же он попросту отсасывал Ньютону, когда сам того хотел. Чаще, конечно, он хотел всегда.
- Этого, - неопределенно и неловко дернул рукой Германн. Однако Ньютон не пожелал его понять. Он снял очки. Черты лица менялись мгновенно – теперь он был иным человеком, уверенным в себе парнем, без намека на инфантильность. Теперь его руки выглядели сильнее, чем под рубашкой, а живот был слегка напряжен.
- Боюсь, я не понимаю, - только и сказал Гайзлер. Без иронии и шутки, а потому, что для этого пришло время. Как он может не понимать, если всегда ощущал возбуждение Готтлиба, стоило математику коснуться его волос? Как он может не знать, если Готтлиб мог бы оказаться меж его разведенных бедер по собственному желанию в любое время суток и оставить засос где-нибудь там, откуда растут волосы?
Шаг вперед дался легче, чем облечение пагубной страсти в слова. Не объяснить. Как батарейка, только сложнее. Зато можно провести по мягким черным волосам и привести в порядок. Этот запах Германн тоже знает. Он принадлежит другому. К этому другому Германн давно привык. Его запах весьма представителен и слегка вульгарен, но он хорошо сочетался с запахом Ньютона. Он хотел бы посмотреть на это когда-нибудь.
Драматично и стереотипно. Иного способа Германн, впрочем, все равно не знал. Ладонь Ньютона, что он прижал к груди в пятом межреберье, никак не ощущалась и вспышек жара не посылала. Просто рука, которая должна будет это почувствовать. Ровно в тот момент, когда он снова зароется носом в волосы Ньютона, его сердечно-сосудистая система сойдет с ума. Потому ему становится слишком хорошо, ведь его тело никогда не получало кровь в таком объеме. Станет легче дышать.
- Потому что у каждого есть свой грязный и безусловный секрет, - пробормотал едва слышно Ньютон. Руку он не отнял, только слегка царапнул короткими ногтями по соску. – Потому что тебе нравится унижение. Нравится принадлежать. Нравится быть не умнее меня. И тем более ниже по всем параметрам. Потому что мне ничего от тебя не нужно, - Германн смог отвести взгляд. Это то, что он знал, но не то, что он чувствовал. До сих пор он думал, что знает об унижении все. Но это липкое отвращение к самому себе и обманутая надежда точно никогда не была ему знакома. Ньютон слишком прав, чтобы знать об этом.
- Тогда он есть и у тебя?
- О да.
Этого хватит. Германн все равно слышал, все равно знает. Он легко ловит запах этого сразу после прихода Ньютона. Тот, другой, отлично знает об этом секрете и умеет его удовлетворять. Германн мог бы научиться, но никогда не понял бы. А унижение Ньютону знакомо. Это всегда была игра в одни ворота. Остается только решить, хочет ли Герман, чтобы она так и продолжалась или хочет быть посвященным в секрет, в жизнь, в возможности и в каждый чертов вечер.
- Тогда почему я здесь?
- Не я так решил, - его руки неожиданно слишком легко обвивают талию и спину Германна. И это опасно. Этого он принять не может. Сердце замирает, ЧСС падает, давление падает, страх и паника появляются гораздо быстрее мыслей. Нет, только не это. – Ты меньше меня. Это забавно, - его руки в самом деле легко обнимают всего Германа. Он так близко, что Германн перестает различать их запахи. Он думает только о том, что люди совершают ошибки именно так. Он не хочет ошибкой лишать себя возможности удовлетворять странные желания. И хотя такое же гибкое и жаркое тело, прижимающее его к себе, сводит с ума столь же сильно, как обычный запах, Германну не нужно решать, пойдет ли он этим путем.
В этом пути много обмана. Из-за него люди давят других, уничтожают и убивают. Из-за него он навсегда остался хромым. Из-за него он никогда не станет думать о бытовой ерунде и склоках. Из-за этого пути он уже никогда не вернется в общество.
Люди сделали его таким, и Германн отчасти благодарен им за это. Он не отрицал своей неспособности жить среди них. Он не умеет различать обязательства и не знаком с нормами даже на минимуме. За нормы надо стоять. Именно поэтому оптимальным выходом будет простое продолжение. Это ли решение он искал? Экспериментировать ли с Ньютоном, зная, что ошибки обычных людей никогда не будет совершено, и он никогда не разделит с ним никакое чувство? Похоже, что он его нашел.
Но лишь случайным образом он узнал, что Ньютон тоже не очень-то социализирован. В противном случае, он ходил бы на свидания с девушками, а не на подпольный черный рынок органов кайдзю, чтобы раз в неделю обязательно быть под кем-то, кто так же не испытывает в нем никакой потребности и не ищет никакого смысла. Теперь Германн это отлично понимает.

@темы: Slash, Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman, Hannibal Chau/Ron Perlman, Fanfiction, Raiting: R

---

[belana]

Уважамые сообщники,

нужна помощь. Я ищу бету на переводной драббл: 500 слов, Хансены. Есть желающие?

Название: Переломный момент
Автор: quigonejinn
Переводчик: belana
Бета: Dick Greyson
Ссылка на оригинал: ссылка
Разрешение получено
Рейтинг: G
Саммари: АУ-вселенная, где пилоты Эврики — мать и сын
Примечание: написано по следам этого тумблер-поста.

копия изображений

Дисклеймер: всё принадлежит правообладателям

Переломным моментом стал день, когда Адам Нгуен поделился с Чаком Хансеном сэндвичем после тренировки футбольной команды. Чак случайно забыл деньги дома, а Адам решил ему помочь. Два дня спустя бледный Адам шмыгал носом и чихал, его лихорадило. Три дня спустя температура поднялась у Чака. Анджела заглядывает через живую изгородь к соседям, узнает, что у мальчиков одна и та же зараза и смеется вместе с соседкой. Вирус подхватил не только Адам, но и его младшая сестренка, у Миранды Нгуен забот полон рот.

Когда приземляется вертолет, когда становится ясно, что первый удар не остановит кайдзю, Герк видит соседку, миссис Нгуен, в своем доме. Она напугана, но пытается это скрыть ради больного одиннадцатилетнего мальчика, опирающегося на одно ее плечо, и шмыгающей носом трехлетней девочки, устроившейся у нее на коленях. В нескольких метрах от них Чак завернулся в плед, который связала его бабушка, когда была беременна Скоттом.

Герк искоса смотрит на Анджелу и понимает, что она останется, если он хотя бы подумает кого-то бросить.

Так что он несет чушь о том, что все поместятся, если правильно распределить вес по кабине. Первой в вертолет он сажает Анджелу, назад, к самой стенке и отдает ей девочку. Следующий Адам, который настолько не в себе, что замечает вертолет в последний момент и, кажется, удивляется. Потом Герк помогает (скорее, почти заносит в салон) миссис Нгуен, потому что она на восьмом месяце и очень миниатюрная. Адам помогает пристегнуть маму, Анджела успокаивает девочку. В заднем ряду больше никто не поместится. Наушников нет, придется обходиться так.

Герк сажает Чака, все еще завернутого в плед, на переднее сиденье. А для него наушники есть. Чак удивленно моргает. У него красные глаза, и он хочет задать вопрос, но Герк касается его лица и говорит:

— Не будь занозой в заднице, ладно?

Чак смотрит на отца и кивает. Он старается не стучать зубами (болезнь как раз дошла до стадии озноба). Потом Герк смотрит на Анджелу: она сидит в самом дальнем углу с девочкой на руках, с больным мальчиком и беременной женщиной между ней и дверью. В вертолете хватает места для пилота и трех взрослых. Сейчас в нем пилот, двое взрослых и трое детей.

Герк видит, как меняется лицо Анджелы, когда она понимает, что он натворил, но пилот жестами показывает, что нет времени. Герк жестами приказывает заводить машину и беззвучно говорит Анджеле, что любит ее.

Анджела плачет, матерится и говорит, что тоже его любит, одновременно.

Герк отступает назад и захлопывает дверь.

* * *

Герк Хансен успевает попрощаться со своей женой. Он спасает Анджелу и Чака. Более того, он спасает еще трех человек, которые погибли в параллельной вселенной.

Даже четырех: в 2025 году Геркулес Нгуен снимает на телефон битву между Страйкер Эврикой и Мутавором в центре Сиднея.

Примечание автора: 1) в Сиднее действительно есть большая вьетнамская диаспора, 2) давайте притворимся, что в природе существуют вертолеты с одной дверью.

запись создана: 14.09.2013 в 21:21

@темы: Chuck Hansen/Robert Kazinsky, Hercules Hansen/Max Martini, Gen, Fanfiction

---

[ksaS]

Следящим за переводом "Бритвы Оккама" - есть девятая глава.

Название - Occam's Razo

Автор - Blair Rabbi
Переводчик - _ksa
Пейринг - Герман Готлиб и Ньютон Гейзлер
Размер - на сейчас 63237 слова

Читать здесь: ksas.diary.ru/p191492453.htm
предыдущие там же, по тегу "Бритва Оккама"

Оригинал - здесь: http://archiveofourown.org/works/903924/chapters/1885233

@темы: Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman, Fanfiction

---

Привет всем)

[Хевель]

14.09.2013 в 01:10

Пишет  Laughing_Loki:

Который день меня не оставляет очередная ударенная идея о рекасте Firefly с героями ПР.
На самом деле, мне дико лень подбирать картинки по размеру и местами у меня есть сомнения и варианты, но. по идее, это выглядит как-то вот так.

Геркулес Хансен в роли Малькольма Рейнольдса

Больше визуализации!

>>>>Другие роли<<<<

Кайдановские в роли (в ролях) Вошбёрнов

Больше визуализации!

Чак Хансен в роли Джейна Кобба

Больше визуализации!

А вот это, мне кажется, как-то очень уж по-хансеновски:




Мако Мори в роли Кэйли Фрай

Больше визуализации!

Стэкер Пентекост в роли пастора Бука




До этого момента я был вполне уверен, а вот отсюда уже возможны варианты. Но пойдем по первому пути. Значит, так.
Райли Беккет в роли Саймона Тэма (или в роли Инары, я не настаиваю )
Тут есть огромная проблема с подбором показательных фотографий. Потому что Чарли в костюме - это или "боже, что за девочка?", или "боже, побрейте его!"

Больше визуализации!

Соответственно, Йенси Беккет в роли Ривер Тэм not even sorry

Больше визуализации!

Ну и буквально не остается выбора и остается Тендо Чои в роли Инары Серра (или, опять же, мы можем поменять их местами с Райли)

Больше визуализации!

Ну и это же все-таки Инара! Так что пара фем!Тендо тут просто обязана быть

Чуваки, мы с  Laughing_Loki вкурили этот замечательный кроссовер. И я хочу пригласить в комменты всех фанотов ПР и Светлячка вкурить с нами. Покидается идеями, возможными хэдканонами, своим представление о местах персонажей. Может даже кто-то захочет это написать)))

@музыка: Miracle Of Sound-My Iron Skin

@настроение: укур

@темы: Collage, Chuck Hansen/Robert Kazinsky, Raleigh Becket/Charlie Hunnam, Mako Mori/Rinko Kikuchi, Marshal Stacker Pentecost/Idris Elba, Hercules Hansen/Max Martini, Yancy Becket/Diego Klattenhoff, Aleksis Kaidanovsky/Heather Doerksen, Sasha Kaidanovsky/Robert Maillet, Tendo Choi/Clifton Collins Jr., Crossover

---

Ньюманн текст)

[Что за Покемон?!!]

Название: Последняя стадия
Автор:  Что за Покемон?!!
Бета:  Amnezyna
Вычитка Expansion
Пейринг: Ньютон/Герман
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, романтика, наверное..
Размещение: Да, но предупредите.
Дисклеймер: не мое

Есть несколько стадий восприятия информации в зависимости от ее ценности. Самая важная информация, которую вынесли из дрифта Ньютон Гейзлер и Герман Готлиб, касалась кайдзю и разлома. Они оба были сосредоточены на том, чтобы впитать в себя все самое необходимое для победы, поэтому не сразу почувствовали, как дрифт изменил их.

Когда первая эйфория от осознания Ньютоном простой, но очень важной мысли – «мы победили» – прошла, пришло понимание последствий спонтанного дрифта. Например, то, что Герман пробыл у него в голове слишком долго и теперь знает многое из того, что стоило бы оставить в секрете. А еще в сознании начали всплывать чужие воспоминания; каждый из них поделился с другим чем-то личным, и не то, чтобы Ньютон думал о последствиях, но никак не ожидал, что столкнется с подобным спектром эмоций по отношению к себе. Он не ожидал симпатии, но когда столько лет работаешь бок о бок, можно рассчитывать на то, что к тебе хотя бы привыкли…
Герман действительно считал его только помехой и поводом для раздражения… И даже первый дрифт с кайдзю и та информация, которую Ньютон добыл, не изменила его мнения. И все, что сделал для Ньютона Герман, и то, что он полез с ним в дрифт, было продиктовано желанием помочь миру, доказать свою теорию, победить чудовищ – и ни капли не симпатией к своему коллеге. Ньютон его действительно раздражал. Осознание всего этого для последнего было просто жутким и до невозможности нелогичным. И очень болезненным.

Ньютон стоял на площадке перед одним из доков и смотрел на пустое место: здесь когда-то находился Бродяга, видевший мир кайдзю и уничтоживший его. Ученый много бы отдал, чтобы взглянуть на него еще раз, не через призму восприятия новорожденного детеныша кайдзю, а увидеть все своими глазами было бы совсем здорово…
Ньютон не спал почти двое суток, за это время у него было два дрифта с объектами его восхищения, доказательство того, что он прав, победа, а еще – встреча с Ганнибалом Чоу и бомбоубежище. И полное разочарование во всех своих достижениях. Он и сам не ожидал, что коллега имел на него такое странное и сильное влияние, но в итоге все уже кончено, монстры побеждены и теперь база вряд ли долго просуществует в прежнем боевом режиме. Возможно, стоило сейчас пойти вместе со всеми оплакивать павших и праздновать победу, потому что никто не знает, когда они встретятся вновь, да и встретятся ли вообще.

Ньютон резко развернулся, решив, что следует собрать вещи и прихватить пару-тройку биологических образцов с собой на память. Еще, наверное, стоило связаться с китайской мафией – с тем, кто у них теперь будет заправлять вместо Ганнибала. Если повезет, то им станет кто-нибудь более адекватный и открытый новым веяниям. Военные никогда теперь не дадут ему доступа ни к какому материалу связанному с кайдзю, а ведь Ньютон уже давно подумывал о клонировании... О создании милых мини-кайдзю, совсем малюток, они бы стали чем-то вроде карликовых собачек, с ними было бы модно появляться перед камерами на светских приемах. А еще можно было бы на основе их ДНК воссоздать подобие динозавров и устроить своеобразный парк Юрского периода. Дел, конечно, не на одну жизнь, но это бы того стоило!

После долгих плутаний по задворкам базы, чтобы собраться с мыслями и решить, что делать дальше, лаборатория встретила Ньютона тишиной, той же, которой ранее встретили коридоры. Жизнь продолжалась, и она требовала отдыха после последней битвы и сил для вступления в новый виток.
Ньютон готов был заплакать, расставаясь со своими банками, колбами и содержимым лабораторных аквариумов. Будь такая возможность, Ньют забрал бы все! В итоге он взял только то, что и без того принадлежало ему: органы, которые он сам привез на базу, умудрившись купить на черном рынке намного раньше, чем попал в Шаттердом.
Ему хватило ума не брать с собой много вещей, переезжая на базу, и теперь он был этому очень рад, потому что сложил их в чемодан очень быстро. Все, что раньше он мог считать своим личным, хранилось либо в лаборатории, либо в голове. Лаборатории у него совсем скоро не будет, а мыслях побывал Герман, и отныне они уже не принадлежали только Ньтону. Ничего своего не осталось.
Но ведь нынешняя пустота – это место для будущих впечатлений! Ньютон громко захлопнул крышку чемодана, однако она, закрывшись на долю секунды, отскочила обратно, а звук удара совпал со стуком в дверь, которая тут же отворилась.
На пороге стоял Герман, он выглядел жутко потрепанным и уставшим, а еще – очень серьезным, еще серьезнее, чем обычно. Его взгляд сразу упал на чемодан, потом он перевел его на Ньютона.
– Я могу войти? – нервно задрав подбородок, осведомился он.
– Да, заходи, – пожал плечами Ньют.

Герман искал его последние три часа, и вот, когда нашел, понял, что потратил все это время лишь того, чтобы увидеть Ньютона, который собрался сбежать. Наверное, даже не попрощавшись, а ведь им было, что сказать друг другу. Особенно Герману, который совсем не ожидал, что все произойдет именно так, он и предположить не мог, что найдет в чужой памяти столько симпатии к себе, что за все это время Ньютон ни разу не подумал о нем действительно плохо, что ни за одной его фразой не пряталось ни скрытого смысла, ни намеков, ни отсылок к чему-либо. Его легкомысленные фразы были легкомыслием, а не пренебрежением. Его постоянные вторжения в личное пространство Германа были продиктованы не желанием вызвать у последнего раздражение, а просто потому что Ньют считал его своим другом. Но жизненный опыт не так легко вычеркнуть из памяти, да и человеческие отношения не то, что можно было бы легко переключить с «недоверия» в «доверие», и сейчас Герман всеми силами пытался перебороть себя.
Конечно, стоило догадаться, что, огрызаясь каждый раз, Ньют воспринимал это как часть своеобразной игры, которую начал он, Герман, а Ньют подхватил, потому что это весело. Но как же сложно иногда поверить, что правда – это то, что лежит на поверхности, что ее не надо искать под слоями фальшивых слов и сомнительно честных поступков. Правда не может быть настолько простой и очевидной!
Она и не оказалась таковой, но взамен подводных камней, которых ожидал Герман, обнаружилось другое: болезненная, не дающая вдохнуть пустота на месте чувств, которым Ньют запрещал появляться, пронзительная боль в сердце, возникающая, когда Ньютон смотрел на дрожащие пальцы или не сгибающуюся, подламывающуюся ногу. Получается, всякий раз Ньютон заставлял себя помнить, что его помощь не нужна, делал вид, что не замечает слабости Германа, ведь иначе его язвительные шутки перестали бы быть шутками, а то и хуже, он вполне мог перестать разговаривать с ним вовсе, начав игнорировать сам факт его существования.
Ньюту нравилось слегка подкалывать Германа, выводить из равновесия, обращать на себя внимание, ему было обидно, что коллега ни капельки в него не верит. Ну что ж, всегда можно глупо шутить над его цифрами. Ньют принял правила игры и ни за что не переступил бы черту дозволенного. Где-то на уровне с этой мыслью была еще одна, огоньком надежды светящаяся на задворках сознания. Про себя Герман окрестил ее бредом полоумного, но ведь бред Ньютона слишком часто обретал реальную форму...
– Даже не смей говорить, что собираешься обратиться к мафии за помощью в создании парка аттракционов с кайдзю! – Герман пытался не рассматривать стены комнаты Ньютона, в которой оказался впервые, и не задерживать взгляд на украшавших ее разнокалиберных плакатах с каких-то старых телешоу о кайдзю, постерах с рок-звездами и чем-то ещё столь же пестрым и ярким.
– Да, конечно, я не буду делать ничего подобного, – слишком легко согласился Ньютон, поморщился, пнул ногой крышку чемодана, и тот закрылся. Ньют лгал, и они оба это знали.
– Послушай… – начал было Герман, но Ньютон перебил.
– Нет, ты послушай! – его голос зазвучал неожиданно твёрдо, но вместе с тем – грустно. – Я не собираюсь ждать, пока базу начнут расформировывать, мы и так сделали достаточно, я хочу убраться отсюда!
Герман хмурился, напряженно смотрел на Ньюта, и за его словами четко слышал: «Мне плохо и мне обидно, я не ожидал, что мне настолько не рады, и лучше я сбегу сейчас, чем потом, потому что тогда будет еще хуже и больнее». Ньют старался даже не смотреть в его сторону, но это давалось ему с трудом, в комнате было слишком пусто, и ему не на чем было остановить взгляд. Тогда он встал и пошел снимать плакаты. Он аккуратно откреплял их и складывал в ровную стопку, но Герман был совершенно уверен, что брать их с собой тот не будет, что-то изменилось, и теперь Ньютон не видит в них того, что видел раньше, в нем как будто что-то сломалось, будто из него разом исчезли вся его неуемная энергия и жизнерадостность.
На это было крайне неприятно смотреть. Настолько неприятно, что хотелось заорать. Герман подошел к двери, плотно закрыл ее, а потом запер. Ньютон дернулся и повернулся, с силой скомкав края плаката в пальцах, и удивленно посмотрел на Германа. Тот недовольно скривил рот, выпрямился и, глядя куда-то в сторону, недовольно произнес:
– Я согласен.
Брови Ньютона взлетели вверх, он открыл было рот, закрыл, но тут же открыл снова.
– На что, Герман? – Ньют покосился на закрытую дверь, потом на Германа. – Ты вообще о чем?
Он изобразил гримасу, обычно возникавшую на его лице, когда кто-то не понимал очевидного.
– Встречаться с тобой, или как это еще называется, быть твоим парнем, – тут выражение его лица стало совсем страдальческим, но он быстро вернул ему привычное скептическое выражение. – Что там еще... любовником....
Треск плаката прервал монолог Германа.
– Что за чушь ты несешь? – тихо спросил Ньютон, по-прежнему сжимая плакат, не замечая, что он разошелся на две половины. – Герман, ты в порядке?
– Естественно, я в порядке! Не вижу причин сомневаться в моем умственном или физическом состоянии! – огрызнулся тот. – И вообще, Подобные мысли впервые возникли не в моей голове!
– Вот именно, доктор Готлиб! И я не понимаю, к чему такие жертвы?! – Ньютон взмахнул руками, и огрызки бумаги разлетелись в разные стороны.
– Это не жертва, я сам хочу, чтобы мы... – он опять запнулся, – …были вместе.
– Скажи, тебя пытали, чтобы это сказал, или, может, пообещали что-нибудь? – голос Ньютона был похож на голос расстроенного ребенка, которого дразнят вещью, о которой он мечтал, но даже не надеялся получить.
– Не думал что, вы настолько сильно сомневаетесь в моей способности говорить правду, доктор Гейзлер, – огрызнулся Герман.
– Прости, – махнул рукой Ньютон. – Неважно. Был неправ. Это у тебя просто последствия дрифта, это нормально, – быстро пробормотал он, а потом, ловко обогнув Германа, так же ловко отпер дверь и выскочил в коридор.
«Действительно, последствия дрифта», – подумал Герман. Ньютон сбежал, уже в который раз после дрифта, от прямого решения проблемы их взаимоотношений. Это было нетипично и странно для Ньютона, но Герман точно знал, что сейчас и сам он слишком легко принял решение, слишком напористо заявил об этом Ньютону, слишком несвойственно для себя...
Он сел на криво застеленную постель и стал ждать, потому что даже пытаться догнать Ньютона было бессмысленно, а за вещами он вернется. Хотелось бы надеяться, что вернется…
Решение предложить встречаться было непростым, но казалось слишком правильным, чтобы не последовать ему. Германа пугали идеи, бродившие в голове Ньюта, почти до такой же степени, как после первого дрифта, когда несколько безумно страшных секунд в голове билась мысль: «Идиот!», а рядом, почти в подсознании – «Все отдам, только не умирай». Герман думал о том, чем все может закончиться, и о том, каково это – терпеть общество Ньютона и его «гениальных» идей не восемнадцать часов в сутки, а все двадцать четыре, и не видел в этом ничего плохого.
Порядком устав от своих размышлений, одной и той же позы на протяжении долгого времени и вообще от всего, что происходило в последние дни, Герман разулся, приставил трость к краю кровати, лег поверх покрывала на чужой постели и сам не заметил, как уснул.
А проснулся от ощущения постороннего присутствия. Ньютон лежал рядом, еще более взволнованный и растрепанный, чем был, хотя казалось, что дальше уже просто некуда, смотрел в глаза Герману и неуверенно улыбался. Герман попробовал изобразить сонное подобие улыбки в ответ.
– Спи, – тихо сказал он.
Ньют коснулся лбом его лба и, не встретив никакого протеста, обнял.
– Наверное, надо было залезть под одеяло, – пробормотал Ньютон, прижимая Германа к себе.
– Наверное, – согласился тот и закрыл глаза.

обзорам

 [J]Что за Покемон?!![/J]  <a href="http://green-snow.diary.ru/p191601075.htm">пишет</a> фанфик "Последняя стадия" (и  <a href="hhttp://pacificrim.diary.ru/p191601329.htm">дублирует</a> в сообществе); PG-13; Ньютон/Германн. 

@темы: Raiting: PG-13, Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman, Fanfiction

---

Арт

[Что за Покемон?!!]

обзорам

[J]Что за Покемон?!![/J] <a href="http://green-snow.diary.ru/p191598734.htm">рисует</a> Ньютана, Германна и кайдзю и <a href="http://pacificrim.diary.ru/p191598834.htm">дублирует</a> в соо

@темы: Art, Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Raiting: PG, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman

---

[Nastix M. Scarhl]

Дорогие сообщники! Помогите пожалуйста!
Ищу картинку где дана ростовка егерей- все егеря стоят рядком, подписан "рост", и слева еще изображена Годзилла и Статуя Свободы для масштабности. Никак не получается найти! =(

упд: нашлась! =D ростовка, большой размер

@темы: Art, Information

---

round two; fight!

[тау большого пса]

ребят, ребят, я прнс!
по-моему, надо заводить отдельный тег под комрада Сквида

[(c) Pocket Aimee's Comics]

@темы: Art, Raleigh Becket/Charlie Hunnam, Wei Tang Triplets/Charles Luu, Lance Luu, Mark Luu

---

[Aina Agras]

Название: Особенности национального отдыха
Фандом: Pacific Rim
Пейринг: Тэндо Чои/три китайца
Рейтинг: PG
Жанр: romance, юмор, слэш
Варнинги: незнание канона, тонкостей техники и прочего. Имена китайцев стырены с артбука.
Саммари: иногда надо отдыхать
От автора: воткнемся и мы со своим сомнительным творчеством


Тэндо засиживался допоздна – в последнее время оборудование повадилось выходить из строя, а так как финансирование проекта было прекращено, на счету была каждая мелочь. Сегодня же вообще был неудачный день – то одно, то другое, а вечером, вместо того, чтобы отправиться отдыхать, Тэндо возился с монитором – он ни с того ни с сего погас. Путем нехитрых манипуляций с отверткой и возни с конденсаторами техника вновь заработала, и Тэндо только тогда понял, что за спиной все это время кто-то стоял. Обернулся, ожидая увидеть Стэкера, но встретился с внимательным взглядом… кого? Кого-то из братьев-тройняшек, пилотов Красного Тайфуна.

«Как они только сами не путаются друг в друге?» - подумал Тэндо.

Пилот в ответ на вопросительный взгляд лишь покачал круглой стриженной головой и удалился, а Чои возблагодарил судьбу, что вышло из строя доисторическое оборудование, а не голографические проекторы – с ними возни было бы куда больше.

В следующий раз ему под нос сунули кружку с кофе – Тэндо даже пончик выронил от неожиданности, и тот весело запрыгал на пол, щедро усыпав светящуюся клавиатуру сахарной пудрой и испачкав жиром одежду. Техник тихо выругался, подумав, что придется теперь минут на пятнадцать оторваться от работы, чтобы сменить рубашку. Стряхнул пудру с бабочки, обернулся, но посетителя и след простыл.

«Кто это был и чего он хотел?»

Но Пентекост, пришедший через пять минут, заставил забыть о странном происшествии, заявив, что надо бы переоборудовать егерей, поработать над укреплением брони – кайдзю пошли что-то совсем уж страшные. Недавно вот потеряли Черного Альфу. Вместе с Сашей. Русскую было жаль – она была… внушительная. Конечно, внушительная, иначе как бы они на своем егере шесть лет продержались?

В третий раз пилот Красного Тайфуна ничего говорить не стал – молча подошел, и, стиснув спинку кресла, просто откатил его вместе с Тэндо от пульта, причем от резкого рывка тот не удержал кружку и остатки остывшего кофе плеснулись на грудь. Хорошо, что кружка была пластиковая – удар об пол она перенесла достойно.

- Эй, ты чего?!

- Тебе нужно отдохнуть! – заявили ему и возмущенный Чои осекся, почувствовав, как на плечи легли руки.

Над ним склонились, и он увидел, как на пол упал белый прямоугольник – карточка пилота. «Ху Вэй» - значилось на ней, и Тэндо вздохнул с облегчением – теперь-то он хоть знает имя атаковавшего его. Слова, просившиеся наружу, так и не нашли выхода – помешала странная выходка Ху. Пальцы прошлись вдоль змеящейся татуировки, и осторожно принялись разминать шею Тэндо.

- Эй!

Ху молчал – просто продолжал делать свое дело, и на смену недоумению пришла приятная меланхолия.

«Ох, да, черт!»

Затекшие мышцы радостно отозвались тихим звоном где-то в висках, рассылая блаженную истому по всему телу. Сил спорить, а, тем более, сопротивляться не осталось. Тэндо прикрыл глаза, он наслаждался теплом, которое дарили ему такие неожиданные, осторожные, но ощутимые прикосновения. Пальцы то надавливали на основание шеи, проходились по стянутым напряжением плечам, то устремлялись к подбородку, почти лаская. От такого обращения Тэндо поплыл и все мысли о работе ушли куда-то на задний план, оставив в голове сладкий туман.

«Вот до чего доработался – простые прикосновения кажутся даром небес… А это что?»

Тэндо резко открыл глаза – перед ним на корточках сидел второй брат и с интересом заглядывал в лицо. Улыбнулся и положил руки на колени, заставив встрепенуться и дернуться вверх. Но встать не дал.

- Тебе нужно отдохнуть! – протянул он точно таким же тоном, что и тот, что стоял за спиной и делал массаж.

Ситуация медленно, но неуклонно выходила из-под контроля, и Тэндо забеспокоился. Что им нужно? Он снова попытался подняться, однако был аккуратно, но твердо усажен обратно. Ладони сидящего перед ним переместились на бедра, и Тэндо уже запаниковал.

- Послушай…

- Чон, - подсказали ему со спины, обдав горячим дыханием ухо.

- Чон, - послушно повторил Тэндо, невольно содрогнувшись от этого жара, - я…

- Ты снова испачкал рубашку, - с неподдельным сожалением произнес Чон, расстегивая пуговицы, - как можно быть таким…

Он окинул взглядом поле действия, и, удовлетворившись увиденным, закончил:

- Неаккуратным?

Ответить очень хотелось, Чои даже рот раскрыл. Но тут материализовался последний пилот «Багрового Тайфуна», вышел из темноты совершенно бесшумно.

«Теперь все…»

Однако третий брат остановился чуть поодаль и Тэндо мог видеть, как блестят его глаза – отсветом мониторов. Он просто наблюдал за действиями остальных – губы приоткрыты, взгляд внимательный, изучающий.

Пристать к технику-трудоголику было его идеей – Цзин беспокоился за душевное равновесие своего соотечественника. Как-то он перехватил устремленный взгляд – не на него, а, скорее, куда-то в пустоту – Тэндо думал о чем-то своем; и поразился усталости в больших покрасневших глазах. Чои срочно нужно было спасать – еще не раз понадобятся его золотые руки и дельный совет. А если уж по существу говорить – Тэндо, с его весьма странной манерой одеваться возбуждал у Цзина… интерес. Так и хотелось узнать, что там, под этой одеждой. Одному узнавать было как-то неловко, поэтому он подослал сначала братьев – разведать обстановку. Те отнекиваться не стали – что удивительно, но в этом они все были солидарны. На семейном совете решено было сообща прижать Тэндо к стене, ну или к другой поверхности, и затискать до такой степени, чтобы глаза закатывались, и всю рабочую осмысленность заменило нечто более умильное. Как теперь. Ху уже сделал свое дело, заставив Тэндо расслабиться и даже издавать какие-то тихие, но одобрительные звуки. А Чон уже осмелел и потянулся за поцелуем, и Цзин видел, что руки техника судорожно вцепились в подлокотники.

- Чон, ты сильно-то не усердствуй! – недовольно одернул брата Ху.

- Усердствуй, Чон, усердствуй! – пробормотал Тэндо, оторвавшись. – Я не против, если ты проявишь еще больше усердия.

Темные волосы, обычно аккуратно приглаженные, уже рассыпались в беспорядке, и Чон с наслаждением растрепал их еще больше. Тэндо смотрел бессмысленным взглядом, что могло означать только одно – ему нравилось то, что с ним проделывали. Пальцы стоящего позади Ху ласкали скулы, легкими пауками пробегали за ушами, в то время как Чон, ухватив Тэндо за подбородок, терзал его губы – судя по движениям, особо не церемонился, но Чои, судя по довольному постаныванию, был совсем не против такого обращения. А потом он рывком потянулся и обнял Чона за шею, притягивая к себе. Целоваться Тэндо любил, но последние несколько месяцев, он не помнит даже, сколько именно, недосуг было. И пока он, закрыв глаза, наслаждался жадностью, с которой ему отвечали, мелькнула мысль, что, судя по напору, у него с тройняшками одна и та же проблема.

А потом Ху отпихнул брата и обошел кресло, так что оказался с Тэндо лицом к лицу. Цзин говорил всего лишь приободрить техника, но Ху пошел дальше – заставил встать и приспустил красные подтяжки. На пол полетела залитая кофе рубашка, лента, некогда бывшая бабочкой. В помещении было свежо, и Тэндо поёжился. Его тут же поспешили согреть – Ху, уже скинувший куртку, прижался спереди, а Чон – сзади. Это привело в чувство, и Тэндо даже слегка запаниковал, придя, наконец, в себя и осознав, что вообще происходит. Не то, чтобы ему не нравилось – нравилось, и еще как, но если сюда зайдет Пентекост…

- Знаете, это все так заманчиво, но тут еще столько работы…

- Знаем! – безапелляционно заявил Ху и несильно укусил Тэндо за ухо, заставив дернуться, - мы все знаем. Но к работе ты вернешься только завтра.

- Как завтра? – почти беспомощно простонал Чои, - но ведь егери… и Стэкер…

- Егери строятся клином и во главе с Пентекостом идут на хуй! - подал голос Чон и задумчиво лизнул другое тэндово ухо, - по крайней мере, на сегодня.

- А клином зачем? – недоумевал Тэндо, потихоньку пытаясь протиснуться между братьями и улизнуть, – их же немного, ни к чему такая тактика…

Но свершиться позорному бегству не позволили. Ху прижался губами к шее – ему срочно понадобилось вылизать ее, покрыть мелкими укусами, до мурашек, заплясавших на спине. От теплого дыхания Чона за ухом количество мурашек удвоилось, хоть в атаку на кайдзю посылай – задавят числом. Ноги Тэндо дружно решили отказать, и от падения на пол его спас Цзин – растолкав увлекшихся братьев, едва успел подхватить оседающего техника, возмутившись:

- Только о себе и думаете, чуть не уходили такого человека!

Тэндо смотрел совсем уж беспомощно, подрагивал то ли от холода, то ли от чего другого, и Цзин умилился. Подтянул к себе и долго показывал, как сильно желает согреть его – и сейчас, и ночью. Объяснения губами Тэндо перенес стоически, а когда в ход пошли руки, уже сам толкнул пилота к стене и нетерпеливо дернул вниз молнию его красной куртки.

«Дозрел» - подумал Цзин, перехватив настойчивые руки. – «Теперь можно и отдохнуть… в нашем отсеке».
/MORE]

@темы: Slash, Raiting: PG-13, Tendo Choi/Clifton Collins Jr., Wei Tang Triplets/Charles Luu, Lance Luu, Mark Luu, Fanfiction

---

[ksaS]

Следящим за переводом "Бритвы Оккама" - есть восьмая глава.

Название - Occam's Razo
Автор - Blair Rabbi
Переводчик - _ksa
Пейринг - Герман Готлиб и Ньютон Гейзлер

Восьмая глава "Мятежный Самсон и Сирена"
оригинал - здесь: archiveofourown.org/works/903924/chapters/18618...

Читать здесь: ksas.diary.ru/p191388675.htm

@темы: Dr. Newton Geiszler/Charlie Day, Dr. Hermann Gottlieb/Burn Gorman, Fanfiction

---

[Ксалатат]

Название: Возмещение
Фандом: Pacific Rim
Пейринг: Райли х Чак
Пейринг: NC17
Жанр: romance
Варнинги: сильное Ау по канону
Саммари: Райли Бэккет дает обещание после гибели брата не входить ни с кем в дрифт. Но не бывает нерушимых обещаний.
От автора: для Кёш с любовью :3
предыстория к этому фику

1

У нас проблемы, сказал ему Пентекост таким тоном, что давал сразу понять – проблемы были все же не сколько общие, столько прежде всего у Райли.
Ну хорошо, подумал Райли, - рано или поздно меня должны были вызвать сюда. К чему-то такому он был готов уже очень давно.
За эти несколько лет в кабину Егеря ему предлагали вернуться не так уж часто как могли бы - Пентекост помнил что Райли изначально вообще собирался покинуть ТОК и остался инструктором только из-за случайности.
Но это не значило что Райли как рейнджера кто-то сбросил со счетов.
Год от года в ТОК становилось только хуже.
Райли постоянно слышал о свертывании программы, но с каждым днем слухи становились все более близко к реальности.
Дрифт-совместимость была редка, но все что видел за последние месяцы в Академии убеждало Райли в том, что из редкой эта способность у него на глазах стала сверхредкой.
Пилоты гибли. А новые модели Егерей конечно были оборудованы так, что дух захватывало, но только это не особо помогало справляться с кайдзю.
И в сложившейся ситуации глупо было разбрасываться такими ценными пилотами как он.
- Знаешь Хэнсена? Чарли Хэнсен.
Райли кивнул, скрыв улыбку. Здесь никто не называл тк Хэнсена. Райли знал его как Чака, а не как Чарли. Но он знал, что его отец и Пентекост были друзьями, так что это многое объяснило.
Конечно он знал этого плечистого для своего возраста рыжего австралийца.
Чак был не особо сговорчивым, он был всегда настроен на результат, так что иногда казалось, что у каждого его движения есть особая сакральная цель.
Парень вел себя как Егерь во плоти и плюс у него были лучшие показатели среди всех групп в Академии. Так что Райли не мог его не знать, хотя и обучался Чак в другой, не его группе.
- С ним проблемы.
- В чем, сэр?
- В дрифт-совместимости.
- Но…
Райли осекся. Он знал о Хэнсене, знал, что он существует, как и другие курсанты, которых с каждым месяцем становилось все меньше и меньше.
И все.
На самом деле он ничего не знал о Чаке Хэнсене, кроме того, что он был самым младшим из всех курсантов и самым лучшим по всем показателям.
- Ты знаешь, что будет, если он не найдет себе партнера.
- Станет офицером, как остальные до него.
- Мне бы этого не хотелось, - коротко сказал Пентекост, - потому что возможно это в перспективе один из лучших пилотов корпуса.
Райли опустил глаза, уставился на свои руки. Пентекост молчал, и его молчание было красноречивее всех тех слов, что он мог бы сказать Райли.
- Сэр.
Еще года три назад у него бы все равно не хватило бы духа, чтобы с ним спорить. Но три года назад все в его жизни было по-другому, три года назад у него все еще был Йенси и нужды в том, чтобы спорить с Маршаллом Пентекостом у Райли не было.
- Хотите сказать что-то, инструктор?
В этом Пентекост был мастер – через мелочи в речи, через просто ровно сказанные нужные слова, он добивался того же результата, что другие добивались остротами и сарказмом.
Инструктор.
Окей, подумал про себя Райли, не стоило вам так со мной, маршал.
- Сэр, я хочу сказать, что понимаю, что вы собираетесь мне предложить и я…
- Я не хочу терять не только Хэнсена. Я не хочу терять еще и тебя, Бэккет, а все к этому и идет.
- Простите?
- Год от года финансирование срезается. Раньше Бродягу бы отправили на реконструкцию. Сейчас отправили на кладбище. Дела обстоят не очень хорошо, инструктор. И я бы, прежде чем вы примите окончательное решение, на вашем месте задумался и ответил себе честно – кто из вашей четверке курсантов, которую вы подведете к финальному тесту – сможет стать рейнджерами, а кто – офицером ТОК. Потому что если ваша группа не выпустит ни одного рейнджера, то вас сократят. Таковы директивы. Но я знаю, что вас это мало волнует.
Я знаю, что вы не собираетесь ни с кем идти в дрифт. И я знаю, почему вы приняли это решение.
Нет, подумал Райли, плотно сжимая губы и глядя мимо Пентекоста, вы понятия не имеете, сэр.
- Но когда наступит время, я не задумываясь облачусь в драйв-сьют и вернусь в Егеря. А вы, инструктор?
Что будете делать вы?


Райли на негнущихся ногах вышел из кабинете Пентекоста.
Он даже не давил на тебя. Он просто обратился к той части тебя, которую не смогла затронуть смерть Йенси. Достучался до твоего сердца, Райли. До твоего рейнджерского сердца.
Пройдя по длинному пустому коридора в тренировочное крыло, Райли удалось немного привести голову в порядок.
Хуже всего было то, что Пентекост просто подкинул ему годную пищу для размышлений.
Райли остановился посреди коридора и закрыл глаза.
Кажется, он действительно влип.
Какая-то часть его уже была готова явиться завтра в залу на испытание Чака Хэнсена.
Другая его часть была готова после того, как последний из студентов его группы завалит свое испытание, покинуть Академию.
Был еще третий путь – подать в отставку и уйти самому, но Райли чувствовал – для этого слишком поздно.
Он должен был уйти еще тогда, после выписки из госпитала. Тогда вот еще можно было это сделать с достоинством, а сейчас уже этот поступок никакого бы смысла не имел.
Это было бы то, что ты не мог себе позволить ни при каком раскладе.
Трусливое отступление.
Райли огляделся по сторонам.
Тишина неприятно давила на него, а ведь когда он еще сам был курсантом, то в этом коридоре стоило только замешкаться на пару минут, остановившись, как в тебя почти на полном ходу вбегал другой курсант, опаздывающий на занятия.
Зачем тебе ждать завтра?
Он конечно не спросил у Пентекоста в чем же была проблема Хэнсена с совместимостью в дрифте, но Райли понял, что если все сложится как надо, то тот сам ему расскажет, а если нет… Ну что же, одним офицером в КОТ станет больше.
Оба варианта были не так уж и плохи, чтобы там не думал себе маршал Пентекост.


Хэнсен тренировался в одиночестве и хоть Райли ни разу до этого его не видел во время тренировок, он понял, что с Хэнсеном у него будут проблемы.
В нем не было плавности и сосредоточенности, к которой Райли привык в своей группе. Чак дрался так, словно пытался забить несуществующего противника до смерти. Шест рубил воздух с таким свистом, что Райли отчетливо увидел, как шест Чака ломает шест противника сказать этими ударами сказать.
Наконец, он его заметил. Остановился с неохотой.
Во взгляде сероватых глаз Райли увидел насмешливую оценку.
- Помочь вам чем-то, сэр?
- Ты всегда так тренируешься?
- А что?
- На испытаниях будешь завтра так же…
- А что?
Чак даже не дал ему договорить. Он оперся на шест и в его взгляде Райли прочел явный вызов.
В дрифте с ним будет очень тяжело, подумал он. Чак ни капли не походил на Йенси. Йенси был слишком спокойным. Слишком мягким, хотя под этой мягкостью скрывалась стальная жесткость, которую он демонстрировал когда было нужно.
А Чак…
В Чаке читался прямой вызов.
И пренебрежение.
Всем своим видом Чак сейчас показывал, что Райли отнимает его время.
И Райли тут же задался вопросом – так ли ведет себя Чак со своим инструктором? Или он удостаивается сейчас особой чести?
- Сэр, если вам ничего не нужно, то я бы хотел вернуться к своей связке. У меня еще три движения по схеме.
Райли прицокнул языком. Он теперь не сомневался в том, что у Чака на него был за что-то зуб.
- Завтра на испытании ты будешь сражаться с такой же силой?
- Завтра?
Чак ему улыбнулся, но его улыбка не затронула его глаз. Взгляд у Чака оставался все таким же жестким и цепким.
- Завтра, сэр, - сказал Чак, быстро перемещаясь в следующую позицию, - я не буду сдерживаться. Завтра я буду сражаться в полную силу.
Райли хотел было сказать, что испытание на дрифт-совместимость – это не побоище, а диалог, но он сжал губы и промолчал.
Он увидел все, что ему было нужно.
Пентекосту не надо было вызывать Райли и что-то ему говорить. Ему нужно было просто привести Бэккета в этот зал и показать ему Чака Хэнсена и так бы маршал сэкономил их общее время.
Глядя на то, как свирепо дерется Чак Хэнсен сейчас, Райли подумал, что завтра тоже не станет сдерживаться.
И тем более его жалеть.

@темы: Slash, Chuck Hansen/Robert Kazinsky, Raleigh Becket/Charlie Hunnam, Fanfiction, Raiting: NC-17

---

ЗФБ

[Ксалатат]

Привет, котаны :3
Известно, что Зимняя ФБ не за горами, а до следующей Летней энтузиазм может и порядком протухнуть.
Поэтому сообщество Зимней команды.
Оно будет открыто до вечера следующего понедельника, т.е. до 9 сентября. Вечером в понедельник я закрою сообщество и всех желающих будем добавлять уже по старинке по запросу через умыло)
Будем рады всем.
Особенно, учитывая опыт последних трех фб, бетам =)

пы.сы. что-то делать прямо активно будем ь сразу после окончания ФБ-3, но если прямо желание творить не в родной фандом, а сразу в активы команды, то нести в сообщество креатив можно уже со след. вторника.

Cheers.

запись создана: 05.09.2013 в 14:23

@темы: Organizational